— И, знаете, Валентина Тарасовна, — продолжал Лев Сорокин, которого на самом деле звали Леонид Становой, — вчера я был на спектакле в вашем театре, и мне очень понравились костюмы. А ведь одежду для античной драмы вообще очень трудно подобрать. В других театрах я видел или что-то устаревшее или, наоборот, уродливый авангард. Мы сейчас тоже ставим греческую трагедию, и ваши костюмы меня просто очаровали. Они — то, что нам нужно.

— Еще бы, наш художник учился у самого Сумбаташвили, — с профессиональной гордостью ответила Валентина.

— Но, я думаю, что тут заслуга не только художника. Часто бывает так, что на рисунках все выглядит прекрасно, а пошьют — смотреть не хочется. Я уверен, что вы лично следите за пошивочными работами, подбираете ткани, отделку, поэтому получается так удачно. В любой работе нужен контроль организатора, мастера.

— Вот тут я с вами абсолютно согласна, — кивнула костюмерша, невольно поддаваясь на лесть. — Скажу больше: я сама лично делаю выкройки. Это всем выгодно: и мне прибавка к зарплате, и театру экономия, и качество изделий лучше. Знаете, сейчас ведь театры никто не содержит, самим надо крутиться, выгадывать буквально на всем.

— А нам в провинции еще трудней, — вздохнул Лев-Леонид. — В Москве все-таки и возможностей больше, и публика богаче. Вот я и хочу попросить вас об одолжении. Не могли бы вы мне дать свои выкройки? Конечно, не бесплатно. У нас ведь нет таких мастеров, как вы. Помогите последним рыцарям провинциального театра, а?

— Ну, хорошо, — милостиво улыбнулась Валентина. — Пойдемте ко мне в костюмерную, я как раз сегодня буду обновлять хитоны.

Она провела своего нового знакомца через служебный вход. В коридоре к ней подскочила молоденькая актриса, стала жаловаться на плохо сшитое платье. Валентина привела ее в костюмерную, сняла мерки и пообещала подогнать платье по фигуре. Когда девушка вышла, Леонид с сочувствующим видом спросил:

— Что, капризничают молодые? Или, наоборот, с маститыми работать трудней?

— Да по-всякому бывает. И в старой гвардии есть нормальные люди, а есть такие, что цены себе не сложат. И среди молодых — то же самое. Это не от возраста зависит, а от характера. Я, знаете ли, не верю во всякие там конфликты поколений.

— А были актрисы, с которыми вам особенно нравилось работать? — Леонид осторожно подбирался к интересующей его теме.

— Конечно. Вот, например, Мариночка Потоцкая. — Валентина запечалилась, даже глаза подернулись влагой. — И женщина была чудесная, и актриса. А уж как любила театр! Многие только ради красного словца говорят, что театр — это храм. А для нее действительно так и было. Она никогда не опаздывала, никогда не прибегала запыхавшаяся или под хмельком, как другие. Всегда заранее соберется, оденется, загримируется, войдет в образ. Так вот, ее мне особенно нравилось одевать. Во-первых, отличная фигура. Во-вторых, Марина никогда не цеплялась к мелочам, потому что чувствовала в костюме главную линию.

— Наверное, ее все в театре любили?

— Что вы, далеко не все. Марина ведь не хитрила, не заискивала, не выбивала ролей. В общем, была не такой, как большинство. А это, знаете ли, многим не нравится.

— Как вы тонко все понимаете, — с уважением заметил Леонид. — Между прочим, я тоже всегда преклонялся перед Потоцкой, хотя видел ее только в кино. Спорил до хрипоты с теми, кто уверял, будто она покончила с собой из-за творческих неудач.

— И правильно спорили, — убежденно сказала Валентина. — Хоть и были у нее злопыхатели, но даже они понимали, что без Марины театру придется туго. Она и возрастные роли играла, и молодые. В общем, на ней основной репертуар держался. Когда она сообщила, что будет уезжать за границу, так главный режиссер прямо за голову схватился.

— Но, может быть, последний спектакль был неудачным, и это на нее сильно подействовало?

— Ну, что вы, это только скандальные журналисты могли так писать, — возразила костюмерша. — Публика очень хорошо принимала спектакль. А на премьере так и вовсе устроила овацию. Премьера, между прочим, была за две недели до Марининой гибели. В зале сидели и разные знаменитости. Кстати, и Бушуева с Цегельником явились. И даже аплодировали, чтобы не показать своего завистливого нутра. Да, а еще теперешняя жена Голенищева была и в антракте заходила к Марине в гримерную. Голенищев — это первый муж Марины, — пояснила словоохотливая костюмерша.

— Я знаю. А что, Потоцкая поддерживала хорошие отношения с новой женой Голенищева?

— Нет, раньше не было такого, чтоб они встречались. Я тогда жену Голенищева первый раз увидела. Она пришла, чтобы заранее пригласить Марину на юбилей к своему папаше, на конец января. Говорила, что ее отец — давний Маринин поклонник и все такое. А Марина засмеялась: «Да у меня у самой юбилей не за горами, только вашему отцу будет 70, а мне — 50». Она вообще никогда свой возраст не скрывала, не жеманничала.

— И что же, она приняла приглашение на юбилей?

— Наверное, нет, потому как Марине ведь надо было уже в середине января ехать во Францию. Ну, а вообще-то я их разговор не дослушала, меня в другую гримерную позвали.

— Да, вы столько тут в театре видите известных людей, — сказал Леонид с почтением и завистью. — Голенищев тоже был на той премьере?

— Нет, я его в нашем театре ни разу не видела.

— Странно, обычно все наши политики — такие театралы…

— Ну, может, он тоже театрал, да только в наш театр не ходил из-за Марины.