– Статью-то я напишу. Все напишу – про трех друзей, про Леночку Коновалову, про ту давешнюю общежитскую драку. Но подумай: из этого следует, что Желяев виновен?

"Да, конечно!” – быстро ответила себе Надя. И вспомнила: еще вчера вечером, повинуясь Диминому сладкоречию, она была абсолютно уверена, что убийца – Котов.

– Дальше, – продолжал Дима. – Погибли наши мамы и врач Ставинков, убиты Шепилов и Котов. А из этого следует, что всех их пришил именно Желяев?!

Надя молчала, а Дима сам себе ответил:

– Может, и следует. Только я тебя, Надя, уверяю: на все те дни и часы, когда произошли убийства, у нашего генерала Желяева – железное алиби. Да он и не убивал своими-то руками!.. Убивали другие – исполнители. И только они могут его сдать. Но, думаю, ты понимаешь, что они его не сдадут. Потому как, скорее всего, они – сами мертвы. Или цепочка, по которой их нанимали, настолько длинная, что к заказчику, к Желяеву, никогда не приведет.

Надя молчала. Вот дура, она только сейчас начала наконец все понимать!.. А Дима безжалостно продолжал:

– А теперь, дамы и господа, присяжные заседатели, проследим за действиями другого человека – журналиста Полуянова. Рассмотрим, чем он занимался в день убийства депутата Котова. В одиннадцать двадцать пять Полуянов получает пропуск в Государственную думу, причем именно к Котову. В одиннадцать тридцать семь он проходит пост на входе в Думу. В одиннадцать сорок три Полуянов входит в кабинет Котова. Секретарша, заметьте, в приемной отсутствует, а на полу кабинета лежит сам господин Котов. Мертвый. И отчего-то мне кажется, что медицинская экспертиза засвидетельствует: еще в одиннадцать, скажем, часов Котов был жив.

Надя растерянно шарила в пустом кальмарном пакетике, все пыталась вытащить несуществующую кальмарину.

– Выбрось его! – рявкнул Дима и сам вырвал пакет из ее рук.

– Дима… – наконец проговорила она. И добавила совсем глупость:

– Милый…

Он театрально прижал руки к груди:

– Спасибо, мадемуазель, что вы мне верите. Хотя бы вы. – И добавил:

– Предлагал тебе с утра: давай трахнемся, а ты – ну ломаться… Теперь посадят меня на пятнадцать годков – ох, ты жалеть будешь!

– Хватит ерничать, – устало попросила она.

– Я вовсе не… – начал Дима и замолчал. Она вскинула на него глаза. Он смотрел в сторону, в угол, туда, где тихонько бурчал старенький “Рекорд”. Слов слышно не было. Зато с экрана широко улыбалась Димина физиономия.

– Два часа дня. Новости. Вот это оперативность! – хладнокровно сообщил Полуянов. И процедил:

– Я так и думал. Вот почему они дали нам спокойно доехать до Думы!.. Подстава! Желяев и Котова грохнул, и меня под статью подвел! Какая подстава!

Последние слова получились громкими. Бармен, до того мирно корпевший над кроссвордом, поднял глаза на Диму. Не заметив следов безобразий, перевел взгляд в телевизор. Ящик как раз показывал: из здания Думы выносят носилки с отвратительным черным пакетом. Надя протянула через стол руку, вцепилась в Димину ладонь… Сейчас бармен заинтересуется, встанет, усилит звук… Но тот только зычно зевнул, потянулся и снова уткнулся в кроссворд.

– Повезло, – прошептал Дима. И добавил совсем уже еле слышно:

– Теперь у меня одна дорога.

– В смысле?

– К Желяеву! Иначе мне от убийства Котова не отмазаться. Пропуск, менты на входе, мои отпечатки на двери кабинета, та баба, на которую я налетел в коридоре. Все, мне мандец. Впаяют на полную катушку. Так что или Желяев подпишет признание, или я его уничтожу. Своими руками. Одна мокруха на мне, две – какая разница?! Я поехал. Он поднялся.

– Дима, ты спятил, – тихо сказала Надя.

И поразилась, каким жестким стало его лицо.

– Я поехал, – хмуро повторил Дима.

Безумие. Форменное безумие. Холодное солнце горит в низком осеннем небе. Светило раскрасило Москву всеми оттенками желтого. Желтый – плохой цвет, тревожный, насмешливый. Солнце – смеется над ними.

Потешается над Надей: зачем эта дурашка покупает темные очки? Какой толк от очков? Тогда уж езжай к Большому театру, в магазинчик, где продаются усы-бороды-грим… А Дима? Стоит в телефонной будке и, прикрывая ладонью лицо, все набирает и набирает телефон Желяева… Кого обманет детская, примитивная маскировка, если все на них смотрят?! Вот на углу Тверской и Садовой-Триумфальной стоит усатый мент с добрым лицом. Он цепко вглядывается в Надю с Димой, и поднимает свою рацию, и сейчас, кажется, сообщит всем постам: преступник здесь, я его вижу! Надя затравленно смотрит на милиционера и пытается расслышать слова, которые тот произносит в рацию…