Но им удается спокойно пройти мимо, и Дима тащит ее в загаженный, гулкий подъезд, где Надя отдает Полуянову пистолет и вздрагивает от саднящего, холодного звука – клацнул передернутый затвор.

– Дима, не надо… – тоскливо и безнадежно просит Надя.

Его лицо застыло, закаменело: такие спокойные, бронзовые профили бывают у киногероев. Но только глаза у Полуянова – совсем не героические, загнанные, тревожные…

У входа в подъезд кучкуются мамаши с колясками. Завидев Надежду с Димой, они перестают щебетать, впиваются в них жадными взглядами. Одна из мамочек поспешно достает сотовый телефон – кому она хочет звонить?! Дима с Надей прибавляют шаг… Бежать!

– Езжай домой, Надя, – устало и безнадежно сказал Дима, когда они снова вышли в разноцветье Тверской.

Домой! В свою кухню, в свою постель, в свой мир!

– Нет, – качает она головой.

Его губы дергаются в нервной усмешке:

– Надюшка, прошу тебя, уезжай. Зачем тебе так рисковать?! Я сделаю все один.

Стайка проходящих подростков, расслышав его реплику, восхищенно и подозрительно посматривает на Диму. Надя изо всех сил сжимает кулаки: нельзя, чтобы руки дрожали, и нельзя, чтобы Дима видел!

– Пошли в сберкассу, – хрипло говорит она. Дима усмехается, он еще в силах смеяться:

– Квартиру тебе отписать? Я могу… Только тогда нам – к нотариусу.

– Снимем банковскую ячейку. Для дискеты и дневников, – коротко поясняет Надя.

– Умно, – соглашается Дима. И добавляет:

– Ты только концовку статьи сама потом допишешь – про убийство Котова и про то, что убийца – Желяев.

– Сам допишешь.

– Думаешь? – грустно усмехается Дима.

– Уверена, – браво говорит Надя.

– Ладно, будем надеяться. А долго это – ячейку снимать?

– Полчаса максимум, – заверяет Надежда. – А ты пока звони.

"Хотя это без толку”, – добавляет она про себя. И снова – беззащитная, саднящая душу картина. Теперь Надя смотрит на нее сквозь прозрачные окна сберкассы. Многолюдная Тверская, и открытая телефонная будка, и Дима, прикрытый хрупким защитным экраном очков, и менты неподалеку на перекрестке, и они оживленно переговариваются, а один из них достает рацию…

* * *

Деньги – пыль, когда есть результат. О том, сколько он заработал, Связист подумает позже. А сейчас он просто охвачен азартом, и его пальцы летают по клавиатуре, выстукивают срочное сообщение, и душу переполняет гордость: он это сделал, он – самый удачливый, знающий, успешный!

Карта МГТС, номер 012000157974. 14 часов 23 минуты, таксофон №… – быстрый взгляд в карту-схему – расположен у метро “Маяковская” (выход к ресторану “Патио-Пицца”). Звонок абоненту с номером 135-90-24, и проверять не надо, этот номер есть в “горячем списке”… 14 часов 29 минут, карта – та же, таксофон №.., тот же район, 3-я Тверская-Ямская… 14 часов 35 минут… Абонент 135-90-24 не отвечает. Дальнейшие действия Объекта (хоть бы карту сменил, идиот!) его не касаются, жми на enter, твое сообщение ждут…

Они могли ждать Желяева сколько угодно. Час. Или день. Или два. Или месяц.

Желяев мог быть в любой точке планеты. На даче (зарегистрированной, допустим, на жену или тещу). На другой квартире – своей или конспиративной. Или в отпуске. Или в загранкомандировке.

Дима и Надя могли прождать его вечность. Но вечности у них в запасе не было. Максимум – сутки. А скорее всего – лишь до конца сегодняшнего дня. Или, может, даже меньше. В сущности, времени у них было до того самого момента, как бдительные жильцы обратят внимание на подозрительного типа в подъезде и вызовут милицию – а милиция соизволит приехать. И тогда уж… Дима не хотел даже думать, как мильтоны поступят с человеком, обвиняемым в убийстве депутата Государственной думы.

Он трезво понимал: шансов у него – один на миллион.

Шансов, что Желяев именно сегодня приедет по месту своей прописки. Что ему удастся захватить его. Что он сможет выбить из Желяева под дулом пистолета признание. Что он запишет его, и благополучно скроется, и сможет опубликовать это признание в газете, и предъявить его в ментуре… И что ему поверят…

Слишком много должно совпасть благоприятных вариантов. Судьба должна оказаться чересчур уж благосклонной к нему.

Но что еще ему оставалось делать? Только сидеть здесь, на подоконнике в желяевском подъезде, на площадочке между третьим и четвертым этажом. Сидеть и тупо ждать. Сидеть и курить, надеясь на чудо.

Дима нащупал в кармане куртки пачку “Мальборо”. Пачка была почти полна. Это почему-то вселило в него оптимизм. Оптимизм, совершенно не оправданный для сложившейся ситуации. Вспомнилась песня из далеких времен его отрочества: “А если есть в кармане пачка сигарет – значит, все не так уж плохо на сегодняшний день…” Густой, низкий, обволакивающий голос Виктора Цоя… Дима вытащил сигарету и с удовольствием, даже с жадностью закурил. Он чрезвычайно мало курил сегодня. Три или четыре сигареты. Не до курева было.