— Причина уважительная, отец Амвросий… Вот узнаешь. — И как только закрылась за ними дверь, спросил:

— Слушай, отец Амвросий, давно ли у тебя этот певучий инок живет?

— Иван? Не сказал бы, что давно, меньше года. А ты разве знаешь его?

— Откуда он прибыл?

С Почаева… Собственно, не только оттуда. На Подолии, Волыни и по всей Бессарабии нет монастыря, где бы его не знали. Бедовый инок. Он тем мне и нравится, что такой ловкий, как цыган на ярмарке. А ты что, знаешь его?

— Да так… Немного знаю. Любопытная фигура, слово чести… А ты неплохо живешь, — перевел разговор отец Ананий, осматривая пышную обстановку собрата. — Не жалуешься на православную паству?

— Скрывать не стану, почитает народ. Не голодаем.

— Вижу. Вот эти коврики, очевидно, из-под Кишинева привезены, здесь нет таких, — говорил он, щупая ковры молдавской ручной работы. — Чудесно сделаны.

— Есть из-под Кишинева, есть и здешние. Хоть и зовут этих дикарей тринадцатой верой, но угодить людям они умеют, да и мастера на все руки, каких среди нашей «хохландии» не встретишь.

— Дары несут?

— Несут… Не сглазить бы, как говорят у нас в Приднепровье: жаловаться нельзя, чтоб не повредить. Роптать не могу, особенно перед тобой, коллега. Ведь так, дорогой мой Ананий. Мы с тобой с детства коллеги, если можно так выразиться. А?

И отец Амвросий на мгновение заглянул в прошлое, такое яркое, запутанное и бурное, как, впрочем, и у отца Анания. Всплыли в памяти студенческие годы, дочь богатого помещика, ресторан, гулянка, а потом… Потом все покрыл хмельной туман. Тяжелый рассвет, головная боль, полиция, следствие по делу о самоубийстве панны, изнасилованной группой студентов, суд, несколько каторжных приговоров и полная непричастность к делу студента Андрея Семеновича, который только давал показания о других… А дальше… дальше глухая провинция, учительство-вание в гимназии и опять скандал с ученицей, пощечина на глазах у всего общества и… стены Балтского монастыря, где о его прошлом никто не знал и где он очутился поседевшим, в сане епископа и со страшной болезнью. Все это пронеслось в голове отца Амвросия, и он, посмотрев на своего приятеля, такого же дряхлого, сморщенного, как гриб, тяжело вздохнул.

— Миновало… Теперь… Вот только эта хламида и воспоминания, легкие, как пепел. Да, кстати, чем окончились твои последние приключения и думаешь ли возвратиться когда-нибудь хоть на час на родину?

— Намерение есть, только… Но не буду тебя интриговать… Тут дело идет уже о нашем общем интересе.

— А что? — насторожился тот.

— Дело серьезное и важное. Но прежде вели подавать ужин. А за чаркой вина расскажу тебе. Только уговор — дело общее. Согласен?

— Охотно. Говори, в чем дело.

И отец Амвросий приказал нести вино и закуски, а сам приготовился слушать.

— Хорошо, только ты смотри, а то… Извини, но я не верю в перемену характеров.

— Ну и чудак ты, дружище. Присягаю пастырским саном…

— Брось, Андрюша. Я же тебя знаю… Меня пастырским саном не переубедишь. Я с тобой, как с другом…

— Ну-ну, хорошо… Даю слово.

— Так, говоришь, того инока Иваном зовут?

Да.

— А фамилия?

— Левизор.

Отец Ананий кивнул головой.

— Так вот что… этот Левизор несколько лет тому назад был у меня. Но это неважно. Важно, понимаешь, то, что у этого Левизора… что этот Левизор… Ну, как бы тебе сказать… Одним словом, у этого самого вахлака тьма тьмущая денег и не говорит, где они спрятаны.

— Как, как? Деньги? Откуда ты это взял? Он ко мне пришел — смотреть противно, такой оборванный.

— Вот то-то и оно. И ко мне приплелся этот урод в рубище, а потом оказалось, что под этим рубищем десятки тысяч рублей запрятаны.

Отец Ананий рассказал всю историю богатства Ивана, утаив, впрочем, почему Иван ушел из монастыря и как он околпачил отца Анания.

— Так вот, — закончил он, — эти деньги… понимаешь меня? Они ему не нужны.

— Понимаю, — задумчиво ответил отец Амвросий. — Я тебя, Ананий, прекрасно понимаю и… берусь их раздобыть.

Но как?

— Этого я еще не знаю. Время покажет. И даю слово— обещание выполню! Только тебе нужно сегодня же уехать.

Приятели обсудили план и согласились на том, что отцу Амвросию следует приблизить Ивана к себе, ввести его в свой дом, в свое общество и этой ценой добиться его признания. Можно даже посвятить его в какой-либо сан, а потом уже возврата не будет, и ему придется идти по этому пути. И, безусловно, потом на него можно будет влиять. А церковь для этого располагает достаточными средствами.

Договорившись, приятели приступили к трапезе. Вечером того же дня отец Ананий уехал.

Монастырь готовился к посту. На первой неделе должна была говеть вся братия Балтского монастыря. В пятницу вечером посланец викарного отца Амвросия сообщил монахам, что его преосвященство выразил желание исповедовать их и прибудет в субботу к вечерне. Братия всполошилась. Ласка владыки никогда не проходила вотще. В субботу принарядившиеся монахи выстроились в храме в ожидании епископа. Он прибыл поздно и начал исповедь. Все подходили с заранее подготовленными ответами, чтобы не получить нагоняя. На диво, владыка был мягок, ласков и милосерден, покаяния назначил нетяжелые.