На миру он вращался в светском обществе, и неотесанная монастырская братия приводила его в отчаяние. Отец Ананий брезгал садиться с монахами за трапезу. Его тошнило от их присутствия, и он становился все более раздражительным. Часто братия тайком роптала на сурового игумена, а он, прослышав об этом, еще больше придирался к каждому, и в конце концов между ним и монахами возникла пропасть недоверия и ненависти; поэтому и сейчас, когда отец Ананий смотрел на Ивана, из глубины его существа поднимались злость и отвращение. Физическая красота этого юноши раздражала его, а неопрятность вызывала тошноту. Впрочем, он должен был это терпеть и узнать о деле. И он ласково обратился к гостю:

— Не помыться ли тебе с дороги? Ты, видно, прошел немалый путь, запылился…

Иван почувствовал намек — и еще больше смутился.

— Правда ваша. Мне бы помыться… если позволите.

Отец Ананий снова позвонил.

— Василий, пусть человек помоется.

Гость вышел, а отец Ананий задержал Василия и торопливо приказал ему:

— Вымой и почисти эту скотину, чтобы не походила на свинью, вывалявшуюся в грязи.

— Слушаюсь, отче, вымою.

Через полчаса Иван сидел уже чистый, и только теперь видно было, что он действительно красив. Когда он вошел, стол уже был накрыт, а у стола сидел отец эконом — скрюченная, жалкая фигурка с огромной лысой головой. Поздоровавшись, Иван сел поодаль.

— Ну, благослови, боже, — промолвил, перекрестившись, игумен. — Будем ужинать.

Перекрестился и Иван.

— Не годится, отец игумен, всухую кушать, — заметил отец эконом. — Надо бы помаслить еду. На миру это любят.

— Еще что скажешь! Разве можно перед исповедью?

Бог простит… Все равно ему каяться… хе-хе.

— И то правда. Ох, и искуситель ты, отче, — усмехаясь, сказал отец Ананий. — Хоть как уговоришь. Он налил большую рюмку водки и подал Ивану.

— Выпей — и будем ужинать.

Иван опорожнил рюмку одним духом — только чуть скривился. Быстро начал есть, а отец Ананий, желая расположить к себе гостя, налил еще.

— Да пей уж и вторую для ровного счета.

Иван снова выпил. Отец Ананий решил приступить к делу.

— Поведай же, зачем пришел, по какому делу?

— Зачем? Хочу, отче, грехи искупить в монастыре, да не знаю, примете ли.

— Мы никого не прогоняем, — сказал отец Ананий, снова наливая. — Пей, раб божий, да рассказывай дальше. — Иван повеселел. У него зашумело в голове, в глазах замельтешило. Опорожнив рюмку, опустошил тарелки. За третьей пошла четвертая — и вот уже отец Ананий кажется ему мордастым, громадным, как гора, чучелом, а эконом смешно завертелся вдруг на своем стуле. Иван тихо засмеялся.

— Ну, и что же ты надумал? — спрашивал отец Ананий.

— Я? Надумал я… надумал бросить к чертовой матери село. Надоело. Он не дает мне покоя… все выспрашивает… цепляется…

— Кто?

— Кто? Да тот… Николай Гурян. Он догадывается. Но черта с два донюхается. Иван не дурак. Иван знает, что делает… Что с воза упало, то пропало. Ищи…

Отец Ананий налил снова. Иван схватил рюмку и выпил. Поставить ее на стол он уже не смог. Рюмка скатилась на мягкий ковер. Отец эконом поднял ее.

— Так чего же он цепляется? — спросил эконом.

— Кто? Вы? Ты? Гы-гы-гы-ы! — засмеялся Иван. — А ну, покажи спину! — И он грязно выругался.

— Иди, отец эконом, не зли его.

Отец эконом вышел. Отец Ананий начал испочедь.

Часы показывали шесть. Отец Ананий все еще задумчиво ходил по келье.

— Такое мурло! — вслух восклицал он и опять мерил шагами келью. — Умный мог бы сделать невесть что, а это хамье еще исповедуется, кается… Плачет, пьяное рыло… Вот уж, действительно, скотина.

Отец Ананий все ходил и ходил по келье в глубокой задумчивости. Все зря. Иван, хоть и пьян был, не открыл своей тайны до конца. И как ни допытывался отец Ананий на исповеди, тот обходил главное. Отец Ананий припоминает исповедь, каждое Иваново слово. Под епитрахилью — пьяная рожа, посиневшая от напряжения. Глаза блестящие, налитые кровью, слова путаные, язык пьяно заплетается. И история, вложенная в те слова, тоже запутанная. А слова хитрые. Отец Ананий позвонил. Вошел Василий.

— Пришли сюда эконома.

Отец Ларион вошел, удивленный ранним вызовом. Отец Ананий сам закрыл за ним дверь.

— Слушай, отец Ларион. Этого гостя нужно принять в монастырь. Зачем — узнаешь потом. Вели его переодеть и… дать самую грязную работу.

— Слушаю, отче. Но что монастырю от этого?

— Делай, как велю. Дашь распоряжение — приходи, поговорим.

Отец Ларион вышел, а игумен продолжал размышлять. Вдруг что-то припомнил. Опять позвонил. Вошел Василий.

— Василий, позови эконома.

Через минуту тот вошел снова.