Разжимаю пальцы. Костяшки побелели, подушечки пальцев колет иголками — в них возвращается кровь. Руки на локтях блестят от пота. Вытягиваю ноги — коленки хрустят и скрипят.

Мгновение я навзничь лежу на кровати, но вдруг вспоминаю, как лежала там, в поле, и вскакиваю с такой скоростью, что кружится голова.

За три шага добираюсь до двери, но руки трясутся — я не решаюсь открыть дверь.

Они все еще там.

Потные, пульсирующие тела, движения вверх-вниз, голодные глаза и жадные руки.

Нужно, шепчу я себе.

Но руки по-прежнему трясутся.

Прислоняюсь головой к прохладной стене. Я задыхаюсь — так много сил мне нужно, чтобы просто стоять у барьера, который отделяет меня от них. Хочется позвать Харли или Старшего, но у меня за ухом нет кнопки. Да и потом, не сможет же Харли спасать меня все время.

С силой бью по кнопке. Дверь начинает открываться, но не успевает коридор показаться в проеме, как я снова стучу по кнопке, и дверь моментально закрывается.

Я рисую в уме свой маршрут. Представляю, как бегу, бегу, бегу так быстро, что никто не поймает. Я вижу дорогу так ясно, что, кажется, смогла бы пробежать, не раскрывая глаз.

Медленно нажимаю на кнопку, и дверь открывается. К счастью, в коридоре никого нет. С силой распахиваю стеклянную дверь комнаты для отдыха и, задержав дыхание, несусь к лифту, хоть люди там все равно слишком заняты — они даже не замечают, как я проскальзываю мимо них. Моя собственная шея, должно быть, ненавидит меня — потому что я успеваю тысячу раз оглянуться, ища за спиной опасность. Захожу в пустой лифт. И вот, нажав кнопку четвертого этажа, в первый раз с тех пор, как вышла из комнаты, я снова могу дышать.

В этом коридоре тоже никого, и я тихо благодарю небо за это. И все же, пробегая мимо запертых дверей, я боюсь, что одна из них распахнется, а внутри окажутся мужчины, обуреваемые жаждой, которую водой не утолить. Я не успокаиваюсь, пока не добираюсь до другого лифта, который уносит меня вниз, прочь от всеобщего помешательства, в мертвенную тишину криоуровня.

Я хочу убедиться, что они там. И все, говорю я себе. И все.

Сначала я бегу. Но чем ближе, тем медленнее, и вот я уже иду, медленными, ритмичными — топ… топ… топ… — шагами по жесткому полу.

Дойдя до нужного ряда, останавливаюсь совсем. Вот их камеры: сорок и сорок один.

И тогда я бросаюсь к дверям. Падаю на колени, подняв руки, положив на дверцы. Со стороны это точно выглядит как какая-нибудь восторженная хвала Господу, но внутри — лишь только крик эхом отзывается в пустом теле.

Долго-долго я стою на коленях, подняв руки и опустив голову.

Я просто хочу их видеть. И все, говорю я себе, и все.

Встаю. Хватаюсь обеими руками за ручку Дверцы номер сорок, зажмуриваюсь и тяну. Не глядя на открывшийся кусок льда, я поворачиваюсь на пятках к номеру сорок один и открываю и его тоже.

Вот они.

Мои родители.

Или… ну, по крайней мере, их тела. Вот они во льду с голубыми прожилками.

Тут холодно, очень холодно, по телу бегают мурашки. Руки покрываются гусиной кожей. Хрустальные гробы на ощупь — холодные и сухие. Касаясь поверхности кончиками пальцев, провожу руками по маминому лицу.

— Ты мне нужна, — шепчу я. Мое дыхание туманит стекло. Протираю его, и на ладони остается мокрый след.

Приседаю, глядя ей в лицо.

— Ты мне нужна! — повторяю я. — Здесь так… странно, и я никого не понимаю, и… и мне страшно. Ты мне нужна. Ты мне нужна!

Но она — лишь кусок льда.

Поворачиваюсь к папе. Сквозь лед на лице его виднеется жесткая щетина. Когда я была маленькая, он терся лицом о мой живот, и я визжала от радости. Я бы все отдала, лишь бы вернуть сейчас это чувство. Отдала бы все, что угодно, лишь бы почувствовать что-нибудь, кроме холода.

Стекло затуманилось, да и лед не совсем прозрачный, но я вижу, как папа держит руку. Прижав мизинец к холодному стеклу, я притворяюсь, что его палец обхватывает мой, давая обещание.

Пока на гроб не начинают капать слезы, я не осознаю, что плачу.

— Папа, я ничего не могла поделать. Я не могла подняться, папа. Они были слишком сильные. Если бы не Харли… — мой голос обрывается. — Папа, ты говорил, что защитишь меня! Что всегда будешь рядом! Ты мне так нужен, папа, ты мне нужен!

Я молочу кулаками по твердому, холодному стеклу, сковывающему лед. Кожа на руках трескается и кровоточит, оставляя на стекле красные разводы.

— ТЫ МНЕ НУЖЕН! — кричу я. Мне хочется разрушить стеклянную преграду, вернуть жизнь в его обросшее щетиной лицо.