— Привет, — произносит Виктрия, не поднимая глаз от книги. С тех пор как появилась Эми, мы почти не разговаривали, хотя раньше, когда я жил в Палате, были очень близки. Она теперь кажется какой-то злой, ожесточенной, не такой, как три года назад, когда ей было семнадцать, а мне — тринадцать. Я по ней тогда сох, хоть сейчас и не понимаю почему.

— Привет. Новую книгу пишешь? — Виктрия сочинила уже с десяток книг, она выкладывает их в пленочную локальную сеть. Книги замечательные — не представляю, как у нее так получается. Поразительные истории о героях времен Чумы. Прямо трагедии… Внутри вдруг все сжимается. Наверное, это Старейшина еще до рождения вколол ей «литературу».

— Не совсем, — она захлопывает книжку и засовывает в большой карман куртки. Но по-прежнему не смотрит на меня, а переводит взгляд на ровные прямоугольники полей, испещренные лежащими парочками.

Я слежу за ее взглядом.

— Ты будь поосторожней. Из-за Сезона все с ума посходили. — Хорошо, что Эми рядом с Харли в безопасности.

Виктрия не поворачивает головы.

— Лют меня проводил. Орион здесь, если что, проводит обратно.

Пожав плечами, я снова поворачиваюсь к стене и вдруг с удивлением замечаю, что под портретом Старейшины скрывалась табличка:

Под этим — буквы, которых я не понимаю, кириллический или греческий алфавит, не знаю точно. Под ними:

И еще восемь строчек, все на разных языках, в двух из них я даже символов не понимаю, но нетрудно догадаться, что это та же самая цитата.

— Древняя надпись, — говорю я Виктрии, но ей, кажется, совсем не интересно. — Очень старая. Времен постройки корабля.

Она мычит в знак того, что слышала меня.

Вспоминаю чертежи корабля, которые Орион мне недавно показал. Когда-то на уровне фермеров занимались «биологическими исследованиями», а «Зал Регистрации Исследований» был их центром. Парочка, через которую мне пришлось перешагнуть по пути к Регистратеке, стонет. Громко.

Вряд ли для регистрации таких исследований создатели его предназначали.

Старейшина все время разглагольствует о том, как мы прогрессировали, как полезна моноэтничность и сильное, централизованное командование. Но сейчас мне кажется, что простые слова этого Аристотеля с усмешкой смотрят на нас, на то, что вместо исследований мы занимаемся развратом.

Как вовремя Орион решил сменить картину. Вот уже во второй раз с его помощью я узнаю что-то новое о корабле. А что я знаю о самом Орионе? Кроме Регистратеки, я его почти нигде и не видел, и даже там он чаще всего скрывается за книгами и в их тени, призрак среди слов и цифровой информации. Да, я знаю каждого на борту корабля — по имени, даже в лицо, — но что я знаю о них? Он может быть кем угодно.

— Как думаешь, они любят друг друга? — в течение моих мыслей врывается голос Виктрии. Она на меня не смотрит… она смотрит на парочку на ступенях.

— Нет, — отвечаю я.

— Отвратительно, — бормочет Виктрия. — Неужели они вообще собой не владеют?

«Нет, — мысленно отвечаю я, — не владеют».

— Орион говорит, это нормально.

«Нет», — думаю я.

— Но это ненормально, — произносит Виктрия.

Я удивленно поднимаю на нее глаза.

— Если бы это было нормально, то со мной было бы то же самое, — продолжает она, кивая на этих двоих. Черт, она права. — Но нет. Я… не хочу ничего такого. По крайней мере, с тем, кого не…

Она обрывает себя, но я догадываюсь, что она хотела сказать. С тем, кого она не любит.

Неделю назад я бы только усмехнулся. Любовь казалась мне не более реальной, чем «бог», которому поклоняется Эми. Разговоры о «любви» сводились к тому же, что и религиозные сказки — все это люди Сол-Земли придумали чтобы поддерживать себя в том несовершенном мире, который они себе создали.

Но теперь…

— Нет, лучше потерять любовь, познав ее, чем никого вовеки не любить, — произносит Виктрия.

— Это из твоей новой книги?

Виктрия фыркает [4] . Она чуть сдвигается в кресле, и я вдруг замечаю на полу рядом с ней стопку книг — настоящих книг с Сол-Земли. Я хмурюсь. Как регистратору, Ориону стоило бы быть осторожнее. Даже самим регистраторам запрещено трогать древние книги. Если Старейшина его поймает…

На лужайке перед нами девушка гладит себя по голому животу, и пальцы ее сжимаются так, словно она хватается за что-то невидимое, но драгоценное.