— Устал?

Он мотнул головой.

— Наверное. Сейчас пока не чувствую. Вот посижу так пару минут и пойду мыться. Я весь липкий и противный.

Услышал хихиканье: «липкий и противный» — это было ее выражение; так Карен говорила о себе, бегая в душ по нескольку раз на дню.

— Хорошо, что ты приехала. Это и есть твой сюрприз?

— Да... И еще... — она тихонько рассмеялась и уткнулась носом ему в макушку. — Еще я начала принимать таблетки.

Это тоже было приятной новостью — пока Карен кормила грудью, приходилось пользоваться презервативами. Он покивал, давая понять, что оценил новость.

Долго так сидеть было нельзя, начало тянуть в сон — за последние трое суток Дел спал от силы часов пять.

Он глубоко вдохнул и встал. Потянул за теплую руку — Карен как-то очень ловко крутнулась и оказалась рядом, прижавшись к нему спиной и запрокинув голову.

— Ну что, пойдешь со мной в душ? — спросил он, разворачивая ее к себе лицом.

— Ты же уста-ал!

— И уста-ал... и не спа-ал... и вообще с ног валюсь. Так ты уж пожалей меня, бедного, а то, чего доброго, упаду там — и помочь будет некому.

Она фыркнула, сморщила нос и поцеловала его в подбородок. Дел быстро наклонил голову, чтобы следующий поцелуй пришелся куда положено. И в этот момент в глаза ему бросилось нечто, чего он никак не ожидал увидеть!

Платье было открытым (слишком открытым, чтобы позволить глазеть на него посторонним мужикам!): низкий вырез, голая спина, плечи, пересеченные узенькими лямочками... И на плече, немного спереди — бабочка! Черт побери, она все-таки сделала себе татуировку!

Увидев его оторопелый вид, Карен обрадовалась.

— Заметил, наконец!

— Ты зачем это сделала? — спросил он растерянно. Она повернулась, чтобы ему было лучше видно, и пошевелила плечом — бабочка была ажурная, черная с голубым, совсем маленькая — чуть больше дюйма.

— Ну, как? Нравится?

— Ну, зачем ты? — повторил он, не зная, что еще сказать. Стоило бы, наверное, рассердиться, но уж очень у Карен был довольный вид.

Внезапно она рассмеялась.

— Де-ел, да это же переводная картинка! А ты что подумал — и, правда, татуировка?! — Он осторожно потрогал пальцем — на ощупь это место ничем не отличалось от окружающей теплой и гладкой кожи. — Месяц держаться будет — и можно мыться сколько угодно. Ты еще вторую не видел!

— Где?!

Карен захихикала.

Усталым Дел себя сейчас не чувствовал — скорее, слегка пьяным. Притиснул жену к себе, прижал как следует — так, что она пискнула — и отпустил; стащил рубашку и направился в ванную, предварительно очень серьезно сообщив:

— Не хочешь — не приходи. Но помни — ты не поддержала меня в трудную минуту!

Карен оказалась в ванной через минуту — если бы бант не запутался в волосах, вышло бы и еще быстрее. Остановилась у открытой дверки душевой кабины, несколько секунд смотрела на загорелую мускулистую блестящую от воды спину — потом легко дотронулась до нее. Дел стремительно обернулся; отступил к стенке, давая ей место. Она шагнула ближе, запрокинула голову и зажмурилась, подставляясь под прохладные струйки — и под его руки.

Открывать глаза было ни к чему. Он целовал ее, забыв обо всем, прижимая к себе так, что Карен чувствовала каждый дюйм его жесткого мускулистого тела. Так целовать умел только он — жадно, самозабвенно, неистово, заставляя ее сердце биться все чаше и чаще. Голова кружилась, она уже еле стояла на ногах, с каждым мгновением все острее чувствуя, как тело наливается знакомой горячей тяжестью...

Неожиданно Дел отступил на шаг, тяжело дыша и держа ее за плечо — словно она могла куда-то деться.

— Пойдем... тут скользко... пойдем!

Куда — было ясно; кровать, диван — главное, чтобы поближе.

Мокрые, как тюлени, они вывалились из ванной, на мгновение остановились, чтобы еще поцеловаться — и рухнули на диван. Откровенное нетерпение в глазах жены подстегивало Дела; он одним резким движением проник в нее и чуть не сошел с ума от вырвавшегося у Карен низкого горлового вскрика. Почувствовал, как она сжала его — да, вот теперь он по-настоящему вернулся домой!

Широко открытые глаза, ноги, обвившиеся вокруг его бедер... Все это было привычно — и прекрасно, как в мальчишеском сумасшедшем сне. И лучше — потому что это был не сон!

Подаваясь вперед быстрыми резкими толчками, внезапно он вонзился до предела и замер на секунду. Поцеловал Карен в шею — грубо, до боли — зная, что эта боль сейчас желанна ей, и снова начал двигаться — глубоко, сильно, почти выходя и снова возвращаясь, стремясь приблизить развязку — и надеясь оттянуть ее еще хоть на мгновение.

Но мгновения уже не было — он почувствовал, как Карен, запрокинув голову, содрогается, вцепившись в его волосы. И взорвался, вскрикнул, зарычал, застонал — все вместе — все... все!