Он открыл ящик стола и смахнул туда маузер вместе с кобурой и ремнем.

– Ты, Капустин, у дверей постой… Нет, лучше не здесь – на солнышке погрейся. А Кузьма пусть на всякий случай квартирку товарищу подготовит. Свободные есть?

– Найдем, товарищ Буров, – ухмыльнулся Овчинников. – Самую наилучшую, матцевскую.

– Тогда идите пока, а ты, Ильин, пересядь на лавочку. И учти, она к стенке прибита, не оторвешь.

Глеб стер ладонью пыль с лавки и сел. Закинул ногу за ногу.

– Ломаешь комедию? – презрительно спросил Глеб, когда они остались вдвоем.

– Комедию? – задумчиво повторил Гаюсов. – Нет, для тебя это, пожалуй, несколько другой жанр. Пока – драма. Возможна и трагедия. Многое зависит от тебя самого.

«Револьвер у него прямо под рукой, – соображал Глеб. – Не успею. Даже если упасть на пол и рвануть его за ноги… Да и крюк на дверь накинут. Сложно».

Поплевав на пальцы, Гаюсов раскрыл папку и поднял холодно спокойные глаза на Ильина.

– Ты удивишься, Глеб, моей осведомленности насчет твоей жизни и деятельности в последние месяцы. Ты будешь поражен, пардон, неприятно поражен. Но такова моя служба… Да!

– Если ты, Буров, сможешь обойтись без словоблудия, я буду тебе признателен. Советую заниматься риторикой перед зеркалом, а мне твои…

– Ладно! – хлопнул по столу ладонью Гаюсов. – Буду лаконичен. Ты, я вижу, торопишься. Хотя туда, – он хмыкнул, – редко кто спешит…

– Опять? – Губы Глеба брезгливо покривились.

– Пардон! – Самолюбие Гаюсова было все же задето, глаза зло сузились. – Буду почти телеграфно краток. Итак, что у нас в папке? Первое: фантастические побеги Никифора Долматова из чекистских застенков. Что его спасало? Могущество Айлина-Ильина, рядового сотрудника АРА? Через верных людей мы узнали, что господин Шафрот понятия не имел о существовании какого-то Никифора. То есть всесилие АРА ни при чем. Зато Ильин, удивительное дело, может буквально все.

Гаюсов распечатал пачку «Катыка», поднес зажигалку к папиросе. Прикурил другую и бросил через стол Глебу: «Лови!»

Глеб словно и не заметил, хотя курить захотелось мучительно. Тонкий дымок, извиваясь, поднимался к лицу, раздражал обоняние.

– Ах, какие мы гордецы! – усмехнулся Гаюсов. – Слушай дальше. Как ты и предполагал, тебя обласкал Федор Долматов, наш великий политик… Коммунистическую щуку он бросил в реку, полную тупых карасей. У меня есть, правда, обрывочные, записи того, что политпропагандист Ильин внушал серому мужичью Атаманской дивизии. Например, такие речи: «Плевать на то, что советская власть отменила разверстку. Она хочет подкупить крестьянина, сделать сытым. А нам с вами важнее другое! Даешь Учредительное собрание! Даешь связи с мировой демократией!»

Глеб иронически зааплодировал. Гаюсов усмехнулся.

– Разумеется, на митингах ты выкрикивал лозунги малограмотного эсера Долматова. Но как ты их преподносил? Солдаты матерились. И задумывались: а может, Ленин прав? Так-то!

Он сунул недокуренную папиросу в бронзовую пепельницу, невесть как очутившуюся в этом сарае. «Возит с собой, что ли?» – подумал Глеб.

– Теперь о чекисте, которого спасли твои люди. Ануфриев и Красюк так и вились вокруг тебя. А я, невинная душа, поверил, что ты хочешь собственной рукой застрелить осквернителя семейной чести… Сплоховал, каюсь.

– Долго еще? – Глеб кулаком подавил зевок.

– Теперь недолго. Шуба. Что вздрогнул? Думаешь, я поверю, что ты – маньяк, сорвавший злость на этом замечательном сооружении из овчины? Ты и не заметил, конечно, что мои люди осматривали ее? Верно, они ничего не нашли, карманы ты успел очистить. А ведь вся она из карманов! Еще раз покаюсь: не придал внимания совпадению, что и ты, и чекистские листовки появились одновременно. А вывод-то на поверхности лежал, вот что обидно!

Гаюсов резко захлопнул папку, пепел из бронзовой тарелочки порхнул по столу. Он изо всех сил хотел казаться довольным своим монологом. Но Глеб видел: серовский следователь недоговаривает. Что-то ему было нужно, кроме признания. Что же?

– Как видишь, товарищ Буров имеет основания кое о чем поразговаривать с товарищем Ильиным. Не так ли?

Гаюсов забарабанил пальцами по столу. «Нет, – убедился Глеб, – твое спокойствие – показуха. Надо наступать!» Он потянулся и скрестил на груди руки.

– Разговор между Буровым и Ильиным не состоится, – сказал он. – Разговаривать всерьез могут лишь чекист Рудяков и дутовский контрразведчик Гаюсов.

«Плохо он, однако, владеет собой», – подумал Глеб, наблюдая, как расширились зрачки и сразу, на глазах, посерело лицо Гаюсова.