Шрифт:
Мишка прислушался: за стеной раздавались еле слышные голоса. Наверное, меняют караул. Ночь… Кончается она или еще будет долго? Уж лучше скорей бы… так валяться в холодной слякоти – это тоже не жизнь. А завтра – мордой в снег. Насовсем.
Нет, не похоже на смену охраны. Словно бы возятся с замком? Так и есть: звякнуло. Кто-то протопал по коридору, остановился у камеры. Брякнула железная поперечина о пол.
Хорошо, что дверь открывалась не внутрь: иначе бандит ударил бы Ягунина по голове.
– Эй, где ты? – позвал грубый голос. – Фу, холера! – воскликнул кто-то, споткнувшись о тело Ягунина. – Вставай! Чего, не можешь?
Наклонившись, бандит в темноте нащупал веревку на Мишкиных ногах, поддел ее верхний виток штыком. Она не поддалась, пришлось снять штык и пилить. Освободив ноги, он подхватил Мишку под руки и поднял. Крепко взял за плечо и толкнул к двери:
– Выходи!
«Значит, порешат меня все-таки ночью, – до странного равнодушно подумал Мишка. – Не хотят народ зря баламутить… Знают: что ни расстрел, то и ответ будет больше».
Снег на улице сделал ночь достаточно светлой, чтобы в ней проявились силуэты домов и высоких крестов возле окон.
– Поворачивай. – Конвоир тронул плечо Ягунина стволом трехлинейки. Мишка охнул – болит, оказывается, и здесь. Впереди было нечто вроде поскотины… Или пустырь? Из темноты вынырнуло низкое строение, похожее на сарай. «Тут они расстрелы свои делают», – понял Мишка. И тотчас прикинул: а если рвануть сейчас в сторону, за сарай, а там… Ерунда, конечно. И руки связаны, и бежать не знаешь куда… Но и не баран же он, которого гонят резать!
Две фигуры отделились от сарая и двинулись навстречу. «Все! Теперь хоть беги – хоть не беги», – со злостью подумал Мишка.
– Что так долго, Ануфриев? – прозвучал недовольный голос Айлина-Ильина.
«Ага, понятно, – сказал себе Мишка. – Ну, я скажу ему, гаду, напоследок…»
– С веревкой канителился. У него и на руках. Я сей минут…
Человек, приведший Мишку на пустырь, принялся было снимать штык, чтобы пилить веревку.
– Дай-ка я, Федот, – нетерпеливо сказал Глеб. Похлопал себя по боку, вынул из ножен кортик и, ловко поддев виток, с легкостью перерезал веревку.
Мишка крутил руками, чувствуя, как мурашки щекотно побежали по кистям. Веревка упала к ногам.
Глеб вынул маузер. Сунул его обратно в деревянную кобуру, достал из кармана наган.
«Броситься, как тогда на Коптева», – сверкнуло в мозгу у Мишки. Он напрягся…
– Михаил, куда ты исчез из дома Ивановых? – Строгий, но доброжелательный тон Ильина удержал Мишку. – Девушка сказала, что ты ушел искать своего киргиза. Кстати, знай, что Байжан уже три часа как на пути в Калмыковск.
«Байжан? Откуда он знает его имя? Зачем ему в Калмыковск? Что мелет этот Айлин-Ильин?»
– Вот что, любитель Пушкина, – суховато сказал Глеб и протянул Мишке наган. – Сейчас вы с Ануфриевым и Красюком поскачете. В Гребенщикове найдите командира 34-го батальона ВЧК. Завтра вся банда Серова двинется к станице, на послезавтра назначен штурм. Вот, возьми! – Ильин протянул Мишке свернутый вчетверо клочок бумаги. – Это план нападения Серова на Гребенщиковскую. Вся дислокация. Передай чекистам, а затем лично Уварову, что Буржаковский у меня под ногтем и работать он будет на нас… Из Калмыковска пусть срочно затребуют подкрепление. Лишь бы выдержать первый натиск…
Да что же он такое говорит!!
Голова Мишки кружилась, он слушал, понимал, запоминал каждое слово Глеба, но они проникали в сознание как бы сами по себе. Это же Айлин-Ильин, ярый враг советской власти!.. Что же происходит?!
Пораньше надо было Глебу догадаться, почему так тупо уставился на него Ягунин. Он шагнул к Мишке, обнял – ох, за больное плечо!
– Смелый ты парень, да бить тебя некому. Чекист я, чекист, только из Саратова. Ясно?
– Почему… Почему… скрыли? – обида вскипела в груди у Мишки. Значит, не доверяли ему ни Белов, ни Булис.
– Потому. – Ильин махнул рукой. – Все, некогда! Передай, что шуба выпотрошена, листовки на исходе. Женя, коней!
– Есть! – ответил человек, стоявший чуть позади. Ягунин узнал голос русоусого парня, который вслух читал газету с письмом раскаявшегося бандита. «Красюк», – вспомнил Мишка, провожая взглядом фигуру удаляющегося в темноте Евгения. Потрясение не проходило: беляк Айлин, скрывавшийся в банде от ЧК, никак не совмещался в сознании с чекистом Ильиным.