— Хе, Пётр сынок, так дело не пойдёт, — не унимается поп Чира.

— Но, прошу покорно, ваше преподобие, разве вы не разрешили взять ещё одного седока на переднее сидение, рядом со мной? Ведь господин Спира такой же священник, как и вы, куда же я его около себя посажу? Вот и он вам честь оказывает, правую сторону уступает… потому и везу вас за полцены. А за десять сребров, как говорится, не стоит в такую мокропогодицу и запрягать. Мне-то, бедняку, сам бог велел какой ни на есть крейцер на хлеб заработать, но ведь и у лошадей есть душа, хотя они, как говорится, бессловесная скотина.

— Да уж вы, крестьяне, мастера на такие дела! Знаем мы вас и вашу политику! — вставляет своё слово матушка Перса. — Господи, Николаич, тебе-то известно, что нужно глядеть в оба, когда рядишь подводу у этих мужиков, чёрт бы их драл вместе со всеми пройдохами!.. Избави бог, — продолжает матушка Перса, совсем зелёная от злости, — к лицу ли тебе ехать с кем попало! Поищи другую подводу, этого добра, слава богу, хватает.

— Подводы-то есть, да не крытые, милостивица! — говорит Пера Тоцилов. — Поглядите только, какова погодка! Собаку на улицу грешно выгнать в такой дождь да грязь!

— Все вы мошенники, все до одного. В благородные лезете, в благородные!

— Эх, да бросьте вы, госпожа, ломать комедию! Какие там благородные? Мы с вами благородные навыворот, потому и ругаемся. А будь мы настоящие, так и вам бы не сидеть без подводы и мне вас не возить. А иной «благородный» и сам не лучше нашего брата! Вон Рада Карабаш из благородных, а извозом промышляет, евреев, что скупают перо, возит, — вот до чего опустился! А я хоть преподобных отцов вожу! Садитесь-ка лучше, чтобы попусту не мокнуть ни нам, ни коням.

— Да как же так? Неужто во всём селе подводы не найти! — возмущается матушка Перса.

— Подводы есть, не говорю, что их нет, милостивица; вся загвоздка в том, что крытых нет. Их преподобия это знают. Думаете, они, люди, как говорится, умные и учёные, в такую непогодь не искали везде и всюду? А нашли только у Перы Тоцилова.

— Правильно говорит пройдоха вахлацкая! Ах, Аркадий, ты всё это мне подстроил!.. Придётся ехать! Ничего не поделаешь!—шепчет отец Чира матушке Персе.

И она, уразумев, вынуждена согласиться и только твердит на ухо Чире:

— Не вздумай уступать, держись твёрдо. Упаси тебя боже пускаться с ним в разговоры. Ни о чём не спрашивай и ничего не отвечай. Лучше всего сразу закутайся с головой в шубу, нахлобучь шапку на глаза и спи. А не можешь, так хоть притворись, что спишь, — это уж совсем просто. Не вздумай шутить, глаз не открывай до самого Темишвара! Стой на своём, Чира, если ты друг своим детям!

— Хе, легко тебе! Чует моё сердце, что он вывернется, знаю я его!.. Ну, до свидания. Приглядывай за домом. Если приедет еврей Лоренц, скажи, что вернусь в субботу, пускай подождёт. А вы пораньше затворяйте калитку и спускайте Трезора с цепи, да глядите, чтоб какие бродяги в дом не забрались.

— Трогай наконец, — говорит поп Спира, когда поп Чира уселся справа от него.

— Ну, с богом! — добавляет Чира из повозки.

— Счастливого пути! — желают ему домашние — матушка Перса, Пера, да и сама Меланья: она уже оправилась от лёгкого обморока, приключившегося с ней, когда она увидела отца Спиру в повозке, в которой собрался ехать её папа.

— Ну, господи благослови! — говорит Пера Тоцилов и принимается не торопясь набивать трубку.

— Вот такими я вас люблю, это очень мило! Шармант [87] ! Аусгецайхнет [88] ! Браво, господин Чира, браво! До свидания! Кис ди ханд! Это похвально. Зачем друг друга ненавидеть и ссориться? Помирились, значит не фаш'e [89] больше, — старая дружба, видно, не ржавеет, опять всё по-прежнему. И сейчас отправляетесь в лустрайзе [90] , да? Вместе едете?.. Браво!.. Как я счастлива, увидев то, о чем неустанно мечтала. Мои гратуляции и майн грюс [91] ! — кричит фрау Габриэлла; она заглянула в повозку и, к великому своему удивлению, увидела там чинно сидящих рядышком попов. Появилась она перед Чирнным домом неведомо откуда, вся в грязи, в ту минуту, когда Пера Тоцилов набивал трубку и, высекая огонь, бранил и трут, и кремень, и кресало, и еврея-торговца.

— Погоняй в конце концов! — заревели попы в один голос.

И повозка тронулась.

— Счастливого пути! — прокричала им вслед, махая белым платочком, фрау Габриэлла. — Ну вот, как это замечательно! Кто бы подумал! Ну, ну!.. Я прямо-таки счастлива, иначе и не скажешь! Мне всё чего-то не хватало, пока были фаш'e, и, поверите ли, гнедиге, это меня просто убивало, ну форменным образом убивало! — продолжала фрау Габриэлла, обращаясь к матушке Персе. — Э-э, кто бы мог подумать! А я ещё сегодня, едва проснувшись, в полном дешперате [92] подумала: боже, что ждёт его преподобие, вашего супруга, вас и всех ваших! А вон что я увидела! Фью-ю! Не поверят мне люди, когда стану рассказывать, да я сама просто глазам своим не поверила. Бегу сообщить друзьям вашего уважаемого супруга, они ведь тоже в отчаянии!.. Милостивица, кис ди ханд! Фрайлица… господин Пера… честь имею! — продолжала тараторить фрау Габриэлла, стремительно удаляясь.

— Иди ты к чёрту, чтоб тебе шею свихнуть! — злобно бросила ей вслед матушка Перса. — Ничего от этой швабской сплетницы и трещотки не укроется! Всюду лезет, разрази её гром! Словно из-под земли возникла! Поглядите-ка на неё, — продолжала матушка Перса, провожая её взглядом, — перепачкалась в грязи, точно быки за ней гнались! О пречестная! — крестится попадья. — И что за удовольствие месить грязь без всякой нужды? Вот уж сущая божья кара для села! — приговаривала матушка, рассеянно глядя вслед Габриэлле. — Ступайте, дети, простудитесь! А ты, Меланья, дитятко, — продрогнешь в таком лёгком платьице, — опять будешь бредить ночью.