Полынцев тычет себе в наушник, показывает поворот вправо: выведи максимальную громкость! Мамаев закивал: все понял, все прекрасно понял, товарищ командир!

Это про него Полынцеву сказали: «Ты знаешь, кого возишь? Камень на шее! Я тебе говорю: до первого случая!» Не поверил! Слишком горяч Юра Чечевикин для провидца. Как он сейчас? Полынцев мельком взглянул на Чечевикина — в сумрак передней кабины штурмана.

Вытягивая по-гусиному шею, Юра клонился на своем кресле то вправо, то влево, пытаясь издали осмотреть с обеих сторон катапульту второго штурмана. Не может быть, чтобы техника отказала. Слишком там все просто! Где-то оплошность самого Мамаева.

Юра ошибался редко, но если ошибался, то непоправимо.

Вражда между людьми, на мой взгляд, — одна из сторон невежества. Каждое поколение живет в своем времени. Много ли нам отведено? Нет, надо обязательно ввязаться в марафон: выше, дальше, сильнее! Так заложено природой. Но когда природа так закладывала, тогда, не победив, нельзя было выжить. А теперь? Подумать только одно: до сих пор на земле льется кровь. Более того, мы не знаем, чем встретит нас завтрашний день. Сколько будет длиться еще эта смертельная карусель на выяснение отношений между народами, когда давно уже никто никому не должен! Не время ли обратить свои усилия на разумное взаимодействие с природой? Какому богу достойнее человеку поклоняться, кроме Добра? Это же так все просто.

На моих глазах прошла жизнь человека, который больше служил добру. И другого человека, который выслуживал себе преимущество повелевать другими.

Нельзя сказать, чтобы жизнь одного была легче жизни другого. Виктору Дмитриевичу все годы приходилось бороться за место под солнцем. Для этого требовались ум, хитрость, знание людей, выдержка, владение интригой, смелость, настойчивость. Разве это малый труд? Чечевикину приходилось отстаивать свое право на жизнь опять-таки терпением и трудом.

Теперь Кукушкин достиг в полку большой власти. Он наизусть знал не только обстановку, приближенных, их возможности…

Надо отдать должное: Виктор Дмитриевич мог сплотить вокруг себя нужных людей и свято чтил узы землячества. Своих он в обиду не давал. А если что с кем случалось, он мог ринуться за пострадавшего к черту на рога. Но и недругам его пощады ждать не приходилось.

Если разделить мнения «за» и «против» Кукушкина, то сразу и не скажешь, какое бы из них взяло верх. Это была противоречивая личность, хотя некоторые его считали порядочным человеком. Но цель? Какова конечная цель его бурной деятельности? Только побольше иметь для себя! Он достиг чего мог! А достигнутое никогда не имеет высокой цели. Так за чем же он гнался? Чего он в итоге добился больше того же Чечевикина? Тогда как можно было бы спокойно жить, не выискивая себе врагов. Страх оказаться слабейшим среди равных не давал ему покоя. Пока что Виктор Дмитриевич находил утешение в своей власти. А когда ее не станет? Кто он без настоящего дела в жизни, без друга, без любви, без прошлого, без будущего? Или ему невдомек об этом задуматься?

А Чечевикин прожил в убеждении, что добрый мир людей стоит на праведном труде, справедливости, чести, взаимном уважении, — это было в его крови от отца, деда, прадеда. Этим он и сознавал себя звеном между прошлым и будущим своей земли, Родины, жизни. Поэтому он ни перед кем не выслуживался, не заискивал, не расшаркивался. Он знал одно: живет честно, а как складывается судьба, это уже не его вина. Жить честно — это и составляло стержневую крепь его характера. Благо в труде. Для этого приходилось преодолевать разлад с собой, инертность собственной природы, но взамен приобретал согласие с миром. Но может быть, Юре ничего другого и не оставалось, когда над ним дамокловым мечом возвышался Кукушкин? Я в это не верю: Юра превыше всего ценил свою работу; в ней он был бескорыстен.

Может быть, Кукушкин и завидовал в чем-то Чечевикину. Все-таки любой человек создан для добра.

А Мамаева Виктор Дмитриевич приласкал не в пику кому-нибудь или для разлада в экипаже. Нет, ему нужен был безотказный, преданный, бессловесный курьер на машине. Лучшего кандидата на такую роль, чем Мамаев, у него не было.

На наших глазах Серега Мамаев пошел в гору. Юра только успевал заламывать пальцы: то он у нас, как самый свободный в экипаже, был только групоргом, а то уже и народный контролер, и какой-то секретарь общества книголюбов и член ковровой комиссии. Он становился незаменим тем, что нигде никому не мешал. Счастливый человек!

Согласитесь, в каждом из нас живет и герой, и ангел, и раб. Разница лишь в том, кто из них и когда берет верх. Кто возьмет верх в Сергее Мамаеве, могло выяснить только время.

А он потихоньку осваивался в новой роли приходящего второго штурмана. Один раз его отпросили, другой, а потом он сам ограничивался короткой информацией после построения: «Забирают съездить в книжный магазин!» — и пошел! Не знаю, как он чувствовал себя при этом, а я никогда не держал его: это уже не член экипажа! Это был у нас уже нечто общественного деятеля на любительских началах. Вот что значит по-другому сориентировать человека в выборе пути и использовании своих возможностей.

Не существовало больше для Мамаева его святого дела — штурманского, ради которого он пошел в авиацию, не видел он в нем больше ни интереса, ни успеха. Не мог оценить он уже опыт, знания, образованность, порядочность Чечевикина. Для него первый штурман уже был не более чем простой работяга, бездарно пролетавший в капитанах до сорока лет…

И было все спокойно. Но ведь когда-нибудь должно же было случиться, что наши интересы и интересы Кукушкина диаметрально разойдутся на Мамаеве? Так оно и случилось.