Но червь сомнений прорыл в голове уже такую дыру, что я не мог действовать прямолинейно. Наша четверка загрузилась в машину, я отъехал от здания внутренних дел, включил стеклоочистители и покатил по Советской на запад, хотя переулок Гусиный Брод всю дорогу был на востоке. Коллеги не преминули отметить это странное событие.

– Ха, этот тип не знает, где у нас Гусиный Брод, – отметила сидящая по правую руку Янка. – Признайся, Артем, у тебя правое и левое полушария поменялись местами?

– Выпить ему надо, – компетентно заявил Крюгер, – и все мгновенно встанет на свои места.

– Да нет, молчит, баранку вертит, – подметил Венька. – Отважные герои всегда идут в обход. Артем Николаевич чего-то страшно боится. Накрутил себя. Пора бы и нам начать бояться, как вы думаете? Хотя и не тянет вовсе...

Не отвлекаясь на юродивых, я плутал по переулкам, выбрался на Комсомольскую, проехал архитектурный шедевр – водонапорную башню (прораб настолько был пьян, что переплюнул пизанцев), постоял у скверика, где безрассудная мамаша под зонтом закаляла малыша в коляске, сделал кружок вокруг школы, вырулил на улицу Лазаренко и не спеша покатил на восток, периодически подглядывая в зеркало. Слежки не было. А почему я решил, что она должна быть?

В искомом переулке было тесно и неуютно. Деревья, отяжелевшие от сырости, бесконечные заросли акации, шиферные крыши, «пьяные» палисадники. Сруб под номером четыре, из-под которого нас атаковала ушастая дворняга, но мы ей дали такой отпор, что она убежала с поджатым хвостом и стала ворчать из туманного далека. Неудачи неслись за нами по пятам. Мы топтались на крыльце, колотясь в обитую стальными пластинами дверь. У соседей за дырявым забором хозяйничала сухая длинноногая особа в болоньевой куртке, на которую как-то странно косился Крюгер. Сначала она занесла в дом жестяные листы, потом вытряхнула остатки угля из ведра, потом под навесом на крыльце втаптывала в помойное ведро пакет с картофельными очистками, игнорируя простое житейское правило, что сколько мусорное ведро ни утрамбовывай – выносить все равно придется.

– Да это же Лизка Перепелюк! – ахнул Крюгер, расплываясь в ностальгической улыбке. – Как живая, черт возьми! Е-мое, до чего же тесен мир... Я с ней общался много лет назад, когда служил в Абакане. Вот у кого был подлинный криминальный талант...

Господина Григоренко в доме не было: сквозь окно на веранде просматривались стоящие под порогом домашние тапки (такие разодранные, что больше походили на дикие), и нигде не просвечивали сапоги сорок четвертого размера. Можно было предположить, что если Григоренко где-то и прикончили, то никак не дома.

– Смылся, гад, – ругнулся я. – Пошли к соседке. Веди нас, Крюгер.

Незачем было совершать обходной маневр, чтобы пообщаться с соседями. Штакетины в заборе болтались на одном гвозде. Мы подошли поближе и дружно воспарили над оградой.

– Вы из горгаза? – не разобравшись, крикнула соседка. – Наконец-то! Обещали еще вчера ликвидировать аварию, и что? У меня уже уголь кончается! Проходите, проходите, мы тоже не дровами топим...

– Так задумано, гражданочка! – крикнул я. – Очищаем магистрали от пропана, будем закачивать нервно-паралитический!

Она затопала по веранде сапожищами, спрыгнула в сад.

– Все такая же топ-модель, – дрогнул от ностальгических воспоминаний Крюгер. – Топает, как бешеная...

– Мы – товарищи из милиции, гражданочка, – вежливо представился я, когда она подошла поближе и предстала во всей красе – худая, длинноногая, с ликом повидавшей виды кобылицы и очень живыми, выразительными и подвижными глазами.

– Да уж сообразила, что не из горгаза, – проворчала дамочка. – Шуточки у вас – предельно милицейские... Позвольте-ка... – Ее и без того продолговатое лицо вытянулось, как французская булка, и Крюгер рассмеялся.

– Узнала, Лизетта Михайловна...

– Мать честная, боже правый, срань господня... Александр Рудольфович, миленький вы мой... – Она навалилась грудью на забор и шутливо распростерла объятия. Крюгер распростер свои, но подходить постеснялся. Даже как-то смущенно крякнул.

– А ты все такая же разворотливая, Лизетта...

– Была, Александр Рудольфович, была... Куда уж нам на старости лет... – Дама так ослепительно улыбнулась, что вздрогнула Яна Владимировна, и показалось, что на мгновение блеснуло солнышко. – А вы не очень здорово выглядите, Александр Рудольфович. Похмелье чаще, чем праздники? Выпить хотите?

– А есть? – вздрогнул Крюгер.

– Отставить! – опомнился я. – Не надо накручивать нашего коллегу, гражданочка. Ему и без вас хреново.

– Двенадцать лет, Лизетта, – тоскливо улыбнулся Крюгер и пояснил ничего не знающим коллегам: – Я брал ее по делу одного начинающего миллионера, в которого она собиралась влюбиться и уехать с ним в Израиль. В общем, на бабки развести. Типа как в анекдоте – килька с тюлькой поменяли гражданство, теперь они сайра и мойва.

– Фи, как пошло, Шурик, – лучезарно улыбнулась соседка.