Он перезвонил минут через двадцать, когда я изнывал от нетерпения, и даже общение с Янкой не отвлекало от главного.

– Послушай, командир, ты, в натуре, гений! – Помех уже не было, в голосе подчиненного звучал пиетет. – Эти четверо без всяких помех убыли на мусорной машине, и хватились их только через час, когда они уже были далеко. Искали по всему региону. Завели уголовное дело. Пропали два автомата из оружейки роты охраны, четыре снаряженных магазина. Подозревали в сговоре парочку контролеров, улик не нашли, но на всякий случай их уволили. Личности контролеров незнакомые, я просмотрел их дела: Кулаков и Гарченко – после увольнения убыли в неизвестном направлении и пропали. Искать их – дохлый номер. Сбежавшие: Вахланкин, Кресс, Рудаков, Хомченко. На всех висит 105-я – в той или иной разновидности – «Убийство». Другие тут не сидят. На Рудакове аж двойное. Отбывал не в первый раз, и тоже за убийство. Вроде остепенился, жену нашел, автослесарем работал; потом срыв, пьянка, ссора, прирезал корешей... Вахланкин грохнул сожительницу с кавалером, на Крессе четыре грабежа и убийство, Хомченко придушил родную маму... за что его тут, собственно, и опустили. Не приветствуется в благородной среде заключенных душить собственных мам...

– Ладно, это понятно, – нетерпеливо перебил я. – Ты фотографии их в личном деле видел?

– Ты сидишь? – каким-то другим голосом спросил Лиходеев.

– Это важно? – взорвался я.

– Это важно, – вздохнул Венька. – Поскольку фрагменты личных дел, в которых наличествовали фотографии фигурантов, из архива... пропали.

– Как – пропали? – опешил я.

– Изъяли, – вздохнул Венька. – Причем давно. В компьютер документацию тогда еще не загружали – слова такого не знали, а после проведения всеобщей компьютеризации – не удосужились. Мало кто роется в этих бумагах, Артем. Людочка зарылась по моей просьбе, нашла некомплект... и так расстроилась! Она понятия не имеет, кто это сделал. И в каком году.

– Но фото можно восстановить! В милиции, прокуратуре, суде – тех мест, откуда их гнали по этапу...

– Можно, Артем, – ухмыльнулся Венька. – Если их и оттуда не изъяли... Но в любом случае на это уйдет время, ведь прошла чертова уйма лет!

– Черт... Но ты же рассказывал, за что они сидели, – возмутился я. – А статья в личном деле – аккурат под фото...

– Да нет, здесь другое, Артем... Начальник колонии – добрейший Федор Мстиславович, служит тридцать лет, у него отличная память на дела и лица. Мы как раз пьем чай... С сушками, – издевательски добавил Венька.

– Убью! – зарычал я.

– Уймись, не все так плохо, – поспешил успокоить Венька. – Я описал товарищу майору внешность покойных Грушницкого и Башлыкова. В принципе, они похожи на Рудакова и Кресса. Сложение, рост, даже татуировка на запястье Грушницкого, которая в те славные годы еще не была вытравлена. Рудаков действительно на свободе был толковым автослесарем, что и помогло в Рыдалове выбиться в люди... Но ты учти, что прошло пятнадцать лет, люди меняются, да и перед возвращением в Саяны наверняка они провели себе корректировку внешности...

– Хорошо, – вздохнул я. – Выкладывай приметы остальных.

– Вахланкин – высокий, сутулый, угловатый, в 91-м ему было лет тридцать с небольшим. Невероятно изощрен, злопамятен, себе на уме. Отлично развита интуиция... Хомченко: «подружка» нашего коллектива... ну, ты понимаешь. Возраст в 91-м – лет девятнадцать. Смазливый куклообразный парень, волос вьющийся, худощавый, жилистый, рост средний. Неплохо развиты мышцы... особенно ягодичные, – не удержался Венька от лирического отступления. – А вот за цвет глаз добрейший Федор Мстиславович ничего не скажет. Дальтоник тот еще... – прошептал он в трубку. – Характер у парня мерзейший. Ласковый, стелится, мурлычет, но может и в пантеру обернуться. Не сразу он таким стал. Поначалу был забитым, покорным – типичным чмошником у параши; но как Рудаков сделал из него своего персонального дружка, в корне изменился. Доходило до того, что зэки остерегались близко к нему подходить...

– Это все? – угрюмо спросил я.

– Кажется, все, – помявшись, допустил Венька. – Нет, я могу, конечно, тут еще поболтаться...

– Живо возвращайся, – приказал я. – Через час – как штык. Будем мудрить о дальнейших перспективах. И... это самое, Венька... – я замялся, – будь, пожалуйста, поосторожнее. Желательно в пути не останавливаться.

Я бросил трубку и выпал в топь догадок и черных вариаций. Имелось мнение, что чем глубже уголовный розыск забирается в дерьмо, тем сильнее он подвергается опасности. Не спасет его официальный статус. Милиционеры – это люди, которых очень просто убить...

Он ввалился в кабинет на десять минут позже срока (что в пределах допустимого) – довольный, напыщенный, на голову выросший в собственных глазах, – и я невольно вздохнул с облегчением: сегодня мы точно не умрем.

– Сидим, ленивая рота? – фыркнул Венька, врубая чайник. Сушки, съеденные на зоне, уже переварились. Потом он плюхнулся за стол и, вытянув шею, стал заглядывать через плечо Янке, которая сосредоточенно что-то вырисовывала в блокноте. Та загородилась ладошкой.

– Что вы рисуете, Яна Владимировна? – заинтересовался Венька.

– Сердечки, – покраснела Янка.

– А почему без попки?

– Оригинально, – хмыкнула Янка. – Попки у сердечек...

– Значит, так, Артем, – предупредил мой демарш Венька. – Я тут призадумался, пока мы ехали. По поводу лешего, блуждающего по горам...

– О, боже, какое несерьезное отношение к работе... – взмолилась Янка. – Уйду я из этой профессии. Надоело все. Последнее терпение донашиваю... Вот, – она раскрыла заложенное закладкой пособие по абаканской недвижимости. – Возьму кредит в банке на начало новой жизни. Предлагают самые выгодные условия!