Шрифт:
Пожилой бруклинский еврей. Такие обожают беседовать с кэбби. О чем мне с тобой говорить?.. Нет, открой ему окно! Да еще – правое, до которого дотянуться невозможно. Мне пришлось лечь на сиденье, чтобы покрутить ручку и опустить стекло.
– Что надо? – лежа спрашиваю я.
– Хотите поехать в «Кеннеди»?
Только теперь я – болван! – заметил, что он держитит в руках портплед. Ох, моя профессиональная интуиция!
– Конечно, СЭР!
– Я потому спрашиваю, что у вас включен сигнал «НЕ РАБОТАЮ».
– Спасибо, что напомнили: я просто забыл…
Хитрая, всепонимающая улыбочка:
– Я так и подумал…
А портплед-то уже на переднем сиденье! Только почему свет моих глаз, нечаянное мое спасенье в потрепанных брюках с мешками на коленях, не садится в кэб? Тревожно мне от этого: ну, как передумает?..
– Станьте за углом и подождите меня пару минут: я предпочитаю платить в складчину…
– В складчину – с кем?
– С попутчиками…
Свихнулся ты, что ли, дорогуша?
– Где же вы их возьмете?
– Здесь.
Хотя клиент плел какую-то несуразицу, я послушно отъехал и остановился за углом. Не знаю, может, вы способны постигнуть полет этой мысли? Стоят на улицах орды спешащих к самолетам путешественников и ждут не дождутся, пока явится некий предприимчивый тип в неглаженных брюках и пригласит их составить ему компанию, чтоб добраться на такси в аэропорт за полцены? Так это понимать?
Но с какой стати я должен что-то понимать, если портплед – у меня? И время работает на меня. Пусть прогуляется по улице, поспрашивает. Самолет-то не будет ждать, пока этот обалдуй найдет попутчиков. Никого он, разумеется, не найдет, вернется и – поедем…
3
Однако, хотите – верьте, хотите – не верьте, предприимчивый тип вернулся с двумя! пассажирами… Если бы он вынул из своего портпледа живого верблюда, это не произвело бы на меня равносильного впечатления. Обратился же ко мне этот организатор групповой поездки так, словно ничего необычного не произошло. Джентльмены поедут в «Ла-Гвардию» и заплатят по пять долларов. Он заплатит еще десять, О'кэй?
Я не ответил. Жестом велел им всем садиться в кэб, и мы поехали…
Какой дорогой?
Разумеется, по мосту Квинсборо.
Через сто светофоров?
А за каким лешим потащился бы я на Трайборо – накручивать на счетчик лишние полтора доллара, зная заранее, что мне их все равно не оплатят? Если за рейс назначена твердая цена, кэбби всегда поедет самой короткой дорогой.
Но ведь ты же сам какие слова говорил про маршрут по Гранд-шоссе – «любимый», «стремительный», «праздник»…
Все так. Только эти мои слова наполняются содержанием лишь при условии, что «любимый», «стремительный» приносит парочку липших долларов. От них и на душе – праздник…
Так что же, ты ехал молча? Не сказал пассажирам приветливого слова?
Нет, не сказал.
И ни о чем не спросил сидевшего рядом с тобой волшебника? Каким образом нашел он двух попутчиков?
Нет, не спросил. Спугнуть боялся. Выжидал. Кто знает: может, он при посторонних не захочет сказать. Да и не очень-то верилось в чудо. Мало ли какие бывают совпадения?.. Однако, когда в «Ла-Гвардию» те двое, что ехали на заднем сиденье, выйдя из чекера, кивнули на прощанье друг другу и разошлись в разные стороны – я почувствовал, что мне нечем дышать. Меня било, как в лихорадке…
Мой пассажир, оказывается, не случайно набрел на этих двух попутчиков, а нашел каждого из них поодиночке. Таких совпадений не бывает! Но, если по какой-то неизвестной причине туда, на юго-восточный угол Парк-авеню и Сорок второй улицы, действительно, стекаются пассажиры, направляющиеся в аэропорты, – тогда вся моя таксистская жизнь изменится! Тогда выискивание чемоданов, черные пятнадцатичасовые рабочие дни – все это немедленно станет прошлым!..
4
Я вытер выступивший на лбу пот и игриво подтолкнул локтем сидевшего рядом пригорюнившегося еврея:
– Ну-ка, признавайтесь!
– В чем?
– Каким образом вы нашли этих двух «ла-гвардейцев»?
– А что тут особенного? Я всегда так делаю…
Понимаете: тысячи таксистов изо дня в день, с утра до вечера рыщут по Нью-Йорку в поисках пассcaжира в аэропорт и ведь не всегда находят, а он «всегда так делает» и – «что тут особенного»?
– Вы считаете меня дураком?! – еле сдерживая злобу, брякнул я, а этот вытаращился на меня честными глазами: