Именно в пору глубокого детства Сильвия навсегда полюбила утро и стала считать его самым лучшим и самым важным временем суток. Потому что знала: в этих волшебных минутах между пробуждением и завтраком заложен весь успех грядущего дня.

Сейчас тоже нужно правильно настроиться. Она умылась, расчесала волосы, в очередной раз подумав, не отстричь ли их по плечи, чтобы не было так жарко, но махнула рукой и вышла на крыльцо!

Удочек и рыболовного сундука на месте не было.

— Значит, все-таки уплыли, — пробормотала она скорее радостно, чем озадаченно.

Ей не хотелось сейчас встречаться с отцом. Буря чувств, вызванная вчерашним разговором, еще не до конца улеглась в ее сердце, и даже казалось, что где-то в груди, чуть повыше солнечного сплетения, до сих пор надсадно болит.

Неужели из-за Люсьены? Сильвия встряхнула головой, отчего волосы снова рассыпались по плечам. Нет, не из-за Люсьены, а из-за глупой ревности! И не нужно плохо думать об этой женщине. Если отцу с ней хорошо, то, значит, так и надо. В конце концов, пусть живут, пусть женятся, пусть…

Сильвия вдруг резко развернулась и зашагала к их с Людвигом крыльцу. Кто-то внутри нее отчаянно кричал: «Остановись! Не делай этого!», но она шла, упрямо наклонив голову и чуть выставив вперед правое плечо, словно рассекая невидимую преграду. Сейчас она все скажет этой женщине! Сейчас она задаст ей все вопросы в лоб и прогонит из своей семьи! Пока нет отца и Людвига, никто не сможет им помешать.

— Ой, девочка моя, ты, я смотрю, уже встала. Ни свет ни заря.

Мадам Сиси стояла перед ней на тропинке, уперев руки в бока и перекрывая подступы к крыльцу Люсьены. Вопреки ласковости, которая сквозила в голосе, лицо ее выражало совсем иное чувство. Она решительно сдвинула брови, словно хотела сказать: «Ничего ты не сделаешь. Никуда я тебя не пущу!» Сильвия мгновенно все поняла и отступила, принимая эту игру:

— Ой, бабуля, а я как раз пошла тебя искать! Доброе утро.

— А чего ты пошла меня искать к Люсьене? Мой дом совсем в другой стороне, дочка. — Старуха решительно развернула Сильвию за локоть и потащила за собой. — Пойдем чайку попьем. Проголодалась уже?

— Да. У тебя как всегда?

— Ага. Твои любимые, с малиновым джемом. Есть горячий шоколад, но ты его, по-моему, не жалуешь.

— Я больше люблю зеленый чай.

— А тебе так лучше. — Старуха обвела взглядом голову Сильвии. — Ты на Жозе молоденькую похожа. Та, когда распускала волосы, тоже становилась очень красивой.

— Мне жарко с ними, бабуль, — притворно вздохнула Сильвия. — Даже не знаю, что делать. Может, отрезать? Как считаешь?

Она украдкой кинула полный сожаления взор на окна Люсьены и уселась за уличный обеденный столик.

— Хочешь — отрежь. Они у тебя быстро отрастают, даже не успеешь пожалеть, что отрезала, как снова будут до попы.

Мадам Сиси разливала чай и раскладывала неизменные утренние пирожки и пончики по тарелкам.

— Да, пожалуй, отрежу. Завтра съезжу в Сет, там, по-моему, есть приличные парикмахеры.

— Вот и съезди, заодно и развеешься. А то тебе здесь скучно.

— Да.

Теперь Сильвия не сомневалась, что старуха слышала их с отцом ночной разговор от начала до конца.

— А…

— Что?

— Да так. Ничего. А Люсьена еще не выходила к чаю?

— Нет, мы еще пока не виделись, — старуха отвела глаза. — Спит, наверное. Они с Людвигом всю ночь о чем-то разговаривали, мне спать не давали.

— Ты не спала?

— До самого рассвета.

Сильвия сделала глоток чаю. Вот уж чьи ночные разговоры мадам Сиси не услышит при всем желании, так это Люсьены и Людвига, потому что их окна расположены очень далеко от домика старушки. Если только утром: возле крыльца Люсьены стоит маленькая летняя кухня, где она с шести часов печет пирожки.

Значит, отец был прав: Сиси не спала именно из-за их спора. Но она молчит, делает вид, что ничего не знает. Сильвия исподтишка оглядела ее невозмутимое лицо, тучную фигуру в темном платье. На голове у Сиси неизменно красовался темно-зеленый платок, повязанный на затылке, а пухлые пальцы, которыми она проворно отщипывала тесто, украшало несколько серебряных перстней. Очаровательное зрелище. Но в детстве Сильвия думала, что красивее этой бабушки нет никого на свете, и по возвращении в Париж стремилась наряжаться точно так, как она…

— Ну и что ты думаешь? — неожиданно для себя вдруг спросила Сильвия.

— О чем?

— Ты понимаешь о чем.

— Не понимаю.

— Почему ты не пустила меня к Люсьене?

Сиси вздохнула, немного помолчала и произнесла, словно приговор:

— Это глупо. Сильвия. Ты лелеешь не память о матери, а свои переживания, свою ревность, вот что я тебе скажу!

— Интересно.

— Раньше у твоего отца женщины дольше месяца не задерживались, и ты была спокойна. А сейчас впервые наметился серьезный роман, и ты сразу запаниковала.