— Маклин провоцирует меня, он не хочет, чтобы картину ставил Боб.

— Что намерен делать, Джордж? — поинтересовался продюсер.

— Думаю, соглашусь на его условия, а если картина получится, с твоей помощью выправлю всё, как уговорились прежде.

Теперь Литто связался с Олтменом и передал ему условия компании. Режиссёр негодовал, но Литто нашёл нужные слова:

— Боб, ты хочешь их «сделать»?

— С удовольствием.

— Тогда соглашайся. Поставишь классный фильм, а на следующей картине разбогатеешь, обещаю.

Олтмен молча согласился. И если и не разбогател, благодаря деятельности своего агента, то, по крайней мере, стал гораздо ближе к решению поставленной задачи. Кроме того, Литто удалось отговорить Роберта от навязчивой идеи зачем-то прострелить себе ногу.

Так или иначе, Олтмен контракт подписал. Однако шеф отдела материально-технического обеспечения Льюис Мерман, по прозвищу «Док», вознамерился указать «мастеру» на его истинное место и сказал: «Ему нас не задавить». Несмотря на повальное присутствие во главе компаний режиссёров «нового» Голливуда, среднее руководящее звено, начальники отделов и цехов — операторского, осветительного, монтажного, звукорежиссёрского и т.д. — были ветераны, то есть люди, привыкшие работать по старинке. Они настаивали на том, чтобы фильмы ставились как раньше — на студийном оборудовании, пусть и допотопном, с привлечением съёмочных групп, входивших в профсоюз. Увещевания вроде тех, что снимать можно дешевле и быстрее, если привлекать небольшие коллективы, в том числе из местных специалистов, и использовать более лёгкое переносное оборудование, не действовали. Да и зачем им было рубить сук, на котором они просидели всю свою жизнь. Хоппер был прав, когда говорил, что фильмы, стоившие меньше миллиона, подрывали систему. В припадке гнева Олтмен нацарапал на листе бумаги — «Роберт Олтмен не будет ставить «М.Э.Ш.». Транспарант был повешен на стене ванной комнаты. Как-то ночью Кэтрин позвонила Литто домой в Бенедикт-Каньон:

— Плохие вести. Боб всю ночь не ложился. Он отказывается от картины.

— Что ты говоришь?

— Он только что поехал к тебе сказать, что не будет ставить картину. Не знаю, как будем жить, мы по уши в долгах.

— Успокойся, Кэтрин, никуда он не денется.

— Ты уверен?

— Ещё бы! Он задолжал мне слишком много, чтобы кочевряжиться!

На аллее перед домом притормозила машина. Вошёл Олтмен:

— Джордж, я не хочу ставить этот фильм. Сначала мне дали 65 дней, теперь остаётся только 45, что за дела! Больше не могу терпеть подлеца Мермана. Он диктует мне, как снимать эпизод, я снимаю, а следующая съёмка только через 3 недели. Вот здорово было на съёмках «Холодным летом в парке», сам себе режиссёр!

— Знаю, тебе понравилось. Зато Дон Фактор до сих пор не отбил свои деньги, а было-то всего 500 тысяч!

— Так он же не разрешил ставить, как хотел я. Нет, мне нужен свой оператор, свой художник-постановщик. Хочу снимать на натуре, в Англии, Сиэтле…

— А если на ранчо «Фокс» в Малибу, всё-таки уже не студия?

— Хорошо, пусть будет Малибу.

— Послушай, всё, что ты сказал, звучит вполне разумно. С чего ты взял, что компания не согласится?

— Чёртов «Док» Мерман…

— Чёртов «Док» Мерман не твой продюсер. Поговори с Инго.

И Преминджер проследил, чтобы Олтмен получил всё, что просил.

Подбирая актёров, Олтмен постарался обойтись без звёзд, ограничившись приглашением Эллиотта Гулда, номинировавшегося на «Оскара» за роль в фильме Пола Мазурского «Боб и Кэрол, Тед и Элис», и Дональда Сазерленда. Оба считались характерными актёрами. Олтмен рассуждал так: «С неизвестными актёрами гораздо приятнее работать, чем со звёздами первой величины. Меньше шансов самому оказаться на посылках». Из 28 актёров, имевших по сценарию слова, половина попала на съёмочную площадку впервые. Олтмен, как и другие режиссёры «нового» Голливуда, считал, что звездой должен быть фильм, или, что ближе к сверхзадаче, — сам режиссёр. Многие из режиссёров 70-х (Олтмен, Скорсезе, Вуди Аллен) создали так называемые репертуарные компании — с постоянным составом актёров и специфическим подходом к выбору материала.

Олтмен поддерживал вокруг себя непринуждённую, без лишней помпы атмосферу. Многим это пришлось по душе. Просмотры отснятого за день материала, куда приглашался весь коллектив, проходили как вечеринки, где и актёры, и съёмочная группа могли расслабиться, выпивая и покуривая «травку». И всё же не все актёры доверяли Олтмену. «Мне нравятся его работы, но как человек он мог вести себя просто омерзительно, жестоко манипулируя людьми, — вспоминает комедиограф и актёр Карл Готтлиб, снявшийся в совсем маленькой роли анестезиолога — «красавчика Джона». — Вопреки расхожему мнению, он ненавидит актёров. Он им не платит, все работают за минимум [61] . Ещё хуже то, что Олтмен не даёт им на площадке раскрыться, всегда обрывает на полуслове».

На 39-й день съёмок в павильон пришёл Литто и сказал:

— Через неделю здесь придётся заканчивать.

— Я закончу через два дня, — сказал Олтмен.

— Что?

— Жду, не дождусь, чтобы свалить из этой чёртовой студии! Уже после окончания съёмок, на этапе доводки материала, узколобые чиновники продолжали чинить Олтмену препятствия. Как-то в монтажную, где режиссёр и его монтажёр Дэнфорд Грин занимались просмотром материала, зашёл начальник послесъемочного процесса и, увидев Олтмена, произнёс:

— Отойди от «Мовиолы» [62] . Кроме монтажёра аппаратуру никто не смеет трогать, а ты — не монтажёр.

— Буду трогать всё, что захочу — отрезал Олтмен и снова запустил плёнку.

Стоит заметить, что на стенах в монтажной были развешаны фотографии соблазнительных красоток. Так вот на следующий день Олтмену и Грину было направленно письменное распоряжение, предписывающее немедленно убрать со стен монтажного зала компании «20-й век — Фокс» все изображения обнажённого женского тела. В ответ Олтмен прямиком направился в студию звукозаписи, где наговорил содержание меморандума на плёнку. А в картину эта запись вошла в виде объявления по громкоговорителю: «Внимание, внимание. В соответствии с приказом командира, просим снять все изображения… Спасибо».