В компании «Уорнер» решили выпустить картину к Рождеству 1973 года и начали подстёгивать послесъёмочный процесс. Правда, задержки случались и теперь. Обычно черновой монтаж начинают, когда режиссёр ещё снимает, но Фридкин решил контролировать всё сам и намеренно пригласил монтажёра без опыта работы на художественном кино, отказавшись по той же причине от монтажа в течение всего 9-месячного периода съёмок. И только закончив снимать, он взял на работу признанного ветерана, Эвана Лоттмана, которому пришлось начинать с нуля. «Это был вопрос исключительно власти, он хотел всё контролировать сам», — замечает Лоттман.

Музыку к фильму писал Лало Шифрин, номинант на премию «Оскар». Настало время показать её режиссёру, для чего на студийной сцене собрали сотню музыкантов. Послушав немного, он поставил свою оценку: «Похоже на какую-то мексиканскую маримбу. Терпеть не могу мексиканскую музыку!». Недель через шесть при озвучании одного эпизода он вспомнил про неудачный вариант Шифрина: «Помню, у Лало было что-то подходящее». Техник поставил запись. Фридкин взбесился, ворвался в аппаратную, сорвал бобину с плёнкой и зашвырнул её через парадный вход на парковку на другой стороне улицы, приговаривая: «Вот, где место чёртовой маримбы!».

Фридкин уговорил Нэйрн-Смит поехать в Лос-Анджелес вместе с ним. Они сняли жильё на Сансет Плаза-Драйв и вели себя как супруги. Даже носили обручальные кольца от Картье. Билли надевал свое на мизинец и дулся, когда Дженнифер забывала надеть свое. Друзья называли их теперь «Фридкины», а «главный» Фридкин запретил другой половине танцевать.

— Хорошо, если я не могу танцевать, то должна хоть что-нибудь делать, нельзя же день за днём заниматься ногтями и лицом, — жаловалась ему Дженнифер.

Фридкин оставался непреклонен.

— Ладно, нельзя танцевать, тогда хочу ребёнка, — заметила как-то Дженнифер.

— Хочешь, пожалуйста.

Через несколько недель она отважилась и сказала:

— Ты знаешь, а мы с тобой беременны.

— Но так же нельзя, вот так сразу, — начал было Фридкин.

— Так ты сам сказал…

Фридкин не обрадовался. «Он кричал, ругался и угрозами заставил меня сделать аборт, — рассказывает Дженнифер. — Потом я снова забеременела, это были близнецы, и снова — аборт. Теперь жизнь для меня остановилась».

Микширование продолжалось четыре месяца, режиссёр тянул до последнего. Как и Коппола, Фридкин любил послушать мнение других, причём, чем менее профессионален был советчик, тем лучше. Он мог прокрутить материал уборщику на студии и, если тот понимал, что к чему, удовлетворённо продолжал работу. На озвучании Фридкину помогала и Дженнифер. «Такая приятная была девушка, а он обращался с ней так, как не каждый хозяин с собакой, — вспоминает Джим Нельсон, приглашённый в качестве главного редактора на заключительном этапе сведения звука и изображения. — Фридкин кричал и ругался. Я не выдержал и ушёл, наплевав на 7-летний контракт, по которому должен был работать с ним в качестве одного из продюсеров. Причём ушёл к человеку, которого он на дух не переносил.

Точку поставил случай. Буквально накануне выпуска, в пятницу, мне позвонил Кэлли:

— Как, ребята, всё готово?

— В основном мы закончили, — ответил ему я.

Вышло так, что Фридкин слышал мой разговор и заорал:

— Мы не закончили до тех пор, пока я вам об этом не скажу! Потом он понёс всякую чушь, вроде того, что я его предал и т.д. Рэфелсон по сравнению с ним — милейшее создание. Он тоже всё делал по-своему, никуда не денешься, но никогда не отличался такой жестокостью и злобой, как Фридкин».

Обычно с предварительного просмотра руководство студий уходит молча. Увидев же впервые «Изгоняющего дьявола», Эшли, Кэлли и Уэллс остались в зале и явно были озадачены увиденным. «Что за чертовщину мы тут посмотрели?» — задал риторический вопрос Кэлли. Им понравилось, но что и почему — оставалось непонятно. Решили картину выпустить, но лишь в 30-ти кинотеатрах первого показа и крутить в течение шести месяцев. Тактика продвижения потенциального блокбастера, прямо скажем, весьма спорная, как уже показал «Крёстный отец». Кроме того, компания «Уорнер» не устроила предварительный показ фильма, потому что опасалась услышать негативную реакцию. «Если бы картину выпустили в предварительный показ, она никогда бы не вышла на широкий экран. Потому что на опросных карточках люди бы писали нечто вроде: «Еврейский ублюдок! Ты заставил ребёнка мастурбировать распятием!». Потом, правда, мы и так получали подобные «рецензии». Но такая реакция до показа довела бы чиновников до инфаркта».

21 декабря картина была выставлена на кинорынок, а 26 пошла в кинотеатрах. Рассказывает Бёрстин: «Я была на кухне и краем глаза смотрела телевизор. Показывали огромные очереди за билетами, а погода была холодная, температура опустилась уже ниже нуля. Понять не могла, почему народ повалил в кино, даже не зная, что это за фильм».

«Изгоняющий дьявола» оказался сильнодействующим медицинским препаратом: люди впадали в депрессию, падали в обморок, отмечались случаи истерии. Прокатчики на всякий случай даже держали наготове в залах носилки. Верующие, после просмотра убедившиеся в том, что сами или их близкие оказались во власти нечистого, осаждали католические соборы с просьбой изгнать дьявола и из них. Официальный представитель Церкви Шотландии не остался в стороне и сделал письменное заявление, в котором указал, что «просмотру этого фильма предпочтёт купание в ванне со свиным навозом». А вот мнения критиков разделились. У Полин Кэйл, например, картина вызвала отвращение. Она глумилась над попытками Блэтти установить контакт с умершей матерью, высмеивала его неуёмные притязания на успех, параллельно цитируя самое геббельсовское из высказываний Фридкина: «Если это фильм кого-то, вместо фильма для кого-то, осторожно, здесь пахнет искусством!».