— А где вы едите? Наверное, ходите куда-нибудь? — спросила она.

— Когда есть время. Но я могу и сам готовить. Не все мужчины беспомощны на кухне. — Он передал Розмари чашку и сахар.

Она с улыбкой взглянула на него:

— Вы ведь прирожденный холостяк?

— Я этого не говорил. Просто никуда не годится тот мужчина, который не может себе ничего приготовить или для своей жены, если она вдруг заболеет. Но давайте вернемся к моим грядкам. Что бы вы посадили?

Очевидно, он не хотел говорить на личные темы. Розмари помешала кофе.

— Тут мне сказать нечего. Наверное, я посадила бы мои любимые цветы, если бы земля была подходящей.

— А какие у вас любимые цветы?

— Сложно сказать. Мне нравятся многие. Я люблю розы, но они должны расти отдельно. Мне нравятся люпины, хризантемы, почти все ромашки и маргаритки. Астры.

— Георгины?

— Да.

Мэтт поставил чашку на стол и вытащил трубку:

— Вы не против?

— Конечно нет.

Он молча набил трубку табаком, и Розмари следила за движениями его худых загорелых пальцев. Трубка была аккуратная, среднего размера, дерево гладкое и потемневшее, а на мундштуке виднелось название торговой марки. В пепельнице на столе лежала похожая трубка. Очевидно, ему нравились только такие. Уиндборн был из тех, кто твердо знает, что ему нравится, а что нет. Он закурил и откинулся на спинку стула. Дым лениво поднимался к потолку, и Розмари вспомнила, как в первый раз встретила Мэтта в лесу. Затем также вспомнила об утреннем происшествии и своем желании извиниться.

— Кстати, — произнесла она, — мне кажется, я должна извиниться за то, что сказала вам утром. Вы были совершенно правы, мне не следовало наблюдать за людьми во время работы, но, честно говоря, я нечасто этим занимаюсь.

Он с любопытством посмотрел на нее:

— Не стоит извиняться. Утром я видел, как вы разговаривали с окружным инспектором в Линдхерсте. Он ваш друг?

— Можно и так сказать, — ответила Розмари, не понимая, к чему он клонит. — Почему вы спрашиваете?

Но Мэтт не ответил.

— Хотите еще чашечку?

Она покачала головой и поднялась:

— Я лучше пойду. Благодарю за кофе и беседу.

Мэтт тоже поднялся, и она заметила, что он не стал просить ее остаться.

— Мне было очень приятно, — вежливо ответил он. — Заходите еще. Всегда рад гостям.

Розмари взглянула на него с новым интересом:

— Значит, вы не все время одни?

Он пожал плечами:

— И да и нет. Я не против одиночества, но иногда оно угнетает. Конечно, я часто хожу куда-нибудь.

— Да, я вас видела.

Он пристально уставился на нее:

— И я вас видел. Очевидно, Хью Торнли ваш близкий друг?

Этого Розмари не могла отрицать. Она уже собиралась задать тот же вопрос относительно Лидии Бринли, когда распахнулась дверь, и на пороге возникла сама Лидия со светлыми, блестящими волосами, свободно лежащими на плечах, в элегантном и обманчиво простом летнем платье скромной расцветки, которое выигрышно смотрелось только на человеке с таким цветом волос.

Она перевела взгляд с Мэтта на его гостью и слегка приподняла брови при виде Розмари.

— Мэтт, я увидела машину доктора перед домом и подумала, что ты заболел, — произнесла она надменным высоким голосом. Ее голубые глаза уставились на кофейные чашки, и она враждебно посмотрела на Розмари.

— Я был в саду, когда доктор проезжала мимо, — объяснил Мэтт. — Но уверяю тебя, я совершенно здоров.

— Приятно слышать. — Лидия прошла в комнату с явным намерением остаться.

— Я пойду, — пробормотала Розмари и добавила: — До свидания, мисс Бринли. Простите, если моя машина вас напугала.

— Естественно, — последовал холодный ответ, и Лидия уселась, изящно закинув ногу на ногу.

Мэтт вышел следом за Розмари.

— Не провожайте меня, — попросила она, но он все равно проводил ее до машины и открыл для нее дверцу. Она поблагодарила и удивленно посмотрела на него. — Я с интересом буду следить за вашим садом.

Мэтт захлопнул дверцу и ответил: