— Во всяком случае мы дознались правды, хотя настоятель подозревал и без нас, — проворчал коронер. — Замысел Фердинанда не удался, но, если бы до нашего отъезда не открылось, что она не была девственницей, монах остался бы безнаказанным.

В молчании все трое вглядывались в огонь — их единственную оборону от стоявшего на улице мороза.

— А как насчет рухнувшего потолка? — заговорил Томас. — Можно ли сомневаться, что это было божественное вмешательство?

Гвин с презрением покосился на приятеля:

— Какое еще божественное вмешательство! Это, скажу я тебе, было мое вмешательство. Когда тот маньяк нацелился булыжником в настоятеля, я бросился на него, он и полетел вверх тормашками прямо на заднюю стену! Она и без того непрочно держалась, а когда мы оба в нее врезались, вывалился какой-то замковый камень. Один-то еще раньше свалился сам по себе!

Джон склонен был согласиться с ним, но тихий голосок у него в голове осведомился, как это вышло, что обвал убил преступника, оставив его констебля невредимым.

— Там небезопасно, — заявил Гвин. — Настоятель правильно решил — давно надо было замуровать дверь и забыть о существовании этого склепа.

— Может, они так и сделают, — кивнул де Вулф. — Как бы то ни было, мне бы не хотелось возвращаться в эту мрачную обитель. Во всяком случае мы вправе заверить Губерта Уолтера и короля Ричарда, что здесь не политическое убийство, а просто безумная выходка свихнувшегося монаха.

— А не пригласят ли тебя снова на пост коронера двора? — предположил Томас, гордившийся репутацией своего начальника.

— Упаси Господи! — горячо воскликнул Джон и впервые за все это время перекрестился.

30 сентября 1270 года

Когда его нашли у нужника, он бредил.

— Бог выше трех, а три выше семи, и семь выше двенадцати, и все они вместе. Числа — тридцать два пути к тайной мудрости. Число тридцать два — это сумма десяти и двадцати двух — количество пальцев и букв еврейского алфавита. Один есть дух живого Бога, а два — дух Его духа. Три и четыре — вода и огонь. Понимаешь?

— Да, брат Питер.

Настоятель Джон де Шартре заверил его в полном своем понимании, хоть и видел, что монах несет вздор. Щеки брата Питера запали, волосы висели немытыми космами. Приор заподозрил, что тот постом довел себя до такого возбуждения, и сокрушался, что не заметил раньше. Юноша широко улыбнулся и завел свое, слова так и лились с его уст.

— А пять к десяти — это шесть сторон куба — идеального тела — каждая, в свою очередь, выражает высоту и глубину и четыре стороны света. Конечно, не устанавливает ничего действительного, но указывает на идею возможности.

— Да-да, брат. Действительно, ничего.

Настоятель успокаивал молодого монаха, отечески похлопывая его по плечу. Но слова его были пустым утешением, на сердце же у настоятеля Джона лежал тяжелый камень. Его прислали из Франции с поручением возродить к жизни пришедший в упадок монастырь Бермондси. Бесконечные тяжбы за соседние земли истощили монастырскую казну. Кое-кто из живших по соседству крестьян недолюбливал иных монахов, обвиняя тех в жестоком обращении. За четыре года тяжких трудов настоятель Джон, как он сам полагал, уладил наконец эти сложности. И тут-то, в конце сентября, на пятый год его службы — в 1270-м, — все пошло прахом. Сначала исчезновение, а теперь, как видно, зло само явилось в монастырь. Потому что брат Питер Суинфорд не иначе как сошел с ума.

Уильям Фалконер, магистр регент Оксфордского университета, отправился искать ветра в поле и проклинал за это своего друга Роджера Бэкона. Францисканец, с тех пор как обнаружил какие-то таинственные книги, содержанием которых отказался поделиться даже со старым другом Уильямом, с головой ушел в алхимию и на целые недели заперся от всего мира в маленькой сторожевой башне на Дурацком мосту в Оксфорде. Ночью глаза и ноздри прохожих поражало свечение алхимических горнов и вонь из бурлящих перегонных кубов. Каждый, кто проходил мимо, ускорял шаг из боязни, что его обвинят в соучастии в дьявольских деяниях. Когда же Бэкон вышел из заточения, то лишь для того, чтобы упрашивать Уильяма совершить ради него маленькую поездку. Руководство ордена воспрещало Бэкону свободное передвижение, предпочитая держать своего вольнодумного собрата под постоянным присмотром. Однако брату Роджеру, кажется, понадобилось очередное подтверждение его теории «видов», или излучения силы, исходящего от каждой субстанции, как материальной, так и духовной, и влияющей на иные тела. А для этого ему понадобилось, чтобы мастер Уильям Фалконер, сам не чуждающийся естественных наук, отправился в путешествие. Фалконер поначалу заартачился, но Бэкон знал, какую струну задеть, чтобы возбудить в нем любопытство. И сделал это.

Прежде всего, Бэкон попросил друга припомнить его же замечания относительно экспериментов в науке. Доказательство теории может быть получено только через личный опыт посредством чувств. Магистр гордился своей приверженностью логике. И в самом деле, он не раз прибегал к Аристотелевым правилам из «Первой аналитики» для раскрытия загадочных убийств в Оксфорде.

— Мы должны искать только истины. Потому что две общие истины, не подлежащие сомнению, часто ведут нас к третьей, дотоле неизвестной.