Эта политическая боязнь свобод и революции, как известно, была достоянием первых трех десятилетий XIX века, и философ военный в этом случае не представлял собою исключений. Как известно, на конгрессе в Карлсбаде Австрия, например, упрекала Пруссию, что она является очагом демагогии, да и ее армия будто бы заражена прискорбным духом независимости [254] .

На этом неожиданно обрывается манускрипт. Судя по свободе, с которой Клаузевиц выражается по адресу канцлера Гарденберга, министра финансов Бюлова и князя Меттерниха, можно быть уверенным, что трактат не предназначался для ближайшего опубликования.

Резюмируя политическое существо мемуара, можно сказать о мыслях Клаузевица следующее: в стране монархической правительство законодательствует без народа, но для народа; оно не слушает пустых требований, но оно не противоречит ни одной из действительных социальных сил; оно присутствует при их игре, при нарастании одних и падении других; оно учитывает соотношения сил и направляет их борьбу в духе равенства, стараясь сделать ее мирной; правительство выдвигается над нацией и руководит ею, но с глубоким ее знанием и стараясь представить собою ее в целом.

Этот интересный документ своим содержанием столь далек от наших дней, что подойти к нему с современной оценкой невозможно, но как историческая рама он очень поучителен, а для Клаузевица очень характерен. Сохранить свежую голову и чутье правды в те годы, когда все мечтало о конституциях и парламентах, для этого действительно надо было многое наблюдать и сохранить всю устойчивость умозаключений, но с другой стороны, жить пережитками просвещенного абсолютизма после революции было слишком отстало и для консервативного Клаузевица. Мы многое поймем, если не упустим из виду, что перед нами думы военного человека, крепко жившего еще под обаянием Фридриха II и воспоминанием о нравственном иге Наполеона… Пруссия, по его чувству, все еще оставалась на вулкане, а в этом случае и парламент, и демагогия рисовались автору недостаточно надежными спутниками для неукоснительной подготовки к войне.

К этим годам пребывания Клаузевица в роли директора Академии относятся его наиболее крупные и наиболее разработанные исторические труды. Так как они не являются преддверьем его главного труда, поскольку, по-видимому, созданы одновременно с последним, то с принятой нами точки зрения они представляют уже меньший биографический интерес. Для полноты картины трудов мы скажем и об этих работах несколько слов. Эти труды: «Поход 1814 года во Франции», «Поход 1815 года во Франции» и «Кампания 1799 года в Италии и Швейцарии».

Первый труд [255] — «Feldzug von 1814 in Frankreich» — состоит из двух частей: из небольшого обзора событий похода ("Ubersicht des Feldzugs von 1814 in Frankreich) и из критики операций (Strategische Kritik des Feldzugs…). Вторая часть разбивается в свою очередь на два отдела: рассмотрение планов сторон и критика их выполнения.

«Поход 1814 года» по своей осведомленности не отличается от остальных трудов, но в нем бросается в глаза большая систематичность стратегического анализа. Очевидно, он был писан тогда, когда программа труда «О войне» была обдумана, намечены были главные вехи, и терминология уже отчетливо уложилась в голове писателя. Намечая, например, план наступающих, он рассматривает его по такой программе:

1. Основания для наступления.

2. Сфера наступления или кульминационный пункт победы.

3. Объект наступления в пределах этой сферы.

4. Время.

5. Пункт атаки.

6. Крепости.

7. Частные предприятия.

8. Операционные линии и базис.

На то же намекает определенное высказывание теоретических положений, например: «По нашей теории деление сил при атаке допустимо лишь тогда, когда связанные с этим выгоды несоразмерно велики…» Это прямо из книги «О войне».

Подробности [256] для нас интереса не представляют, чувствуется, что автор события post factum [257] подгоняет довольно упрямо под свою теорию, несколько забывая про те моральные факторы, о которых он так много говорит в этой же самой теории.

Второй труд — «Der Feldzug von 1815» [258] — представляет по сравнению с другими уже более совершенную форму. Он заключает в себе свыше 200 страниц, и это — только для пяти дней кампании. На этот раз Клаузевиц является уже достаточно осведомленным; он, между прочим, пользуется реляцией об этой кампании, написанной на острове С[вятой] Елены, прибывшей во Францию неизвестным путем и напечатанной в 1820 г. [259]

Клаузевиц во многом согласен с Наполеоном, но все же основная тенденция осудительная: она сводится к тому, чтобы доказать, что император в этой кампании вел себя, как отчаянный игрок [260] .

Наконец, большой труд — «Die Feldz"uge von 1799 in Italien und der Schweiz» [261] — занимает особое место среди других и по характеру изложения, и по специальной природе войны, которая в нем трактуется. Эта работа, в момент ее публикации, дала повод к полемике между Клаузевицем и Жомини. Последний, задетый во многих местах, жаловался, что прусский писатель очень многое взял у него.