– Этот номер знаю только я, – сказал Егор. – Никому с него не звони. В том числе и мне. Сам это сделаю. Давай договоримся, что я буду набирать тебя раз в неделю. Скажем, по пятницам. Остальное время лучше карточку держать вне телефона. Звонить буду из автоматов, так что не удивляйся незнакомым номерам. Если начну разговор со слова «Привет», значит, все нормально, можем общаться откровенно. Если же скажу «Салют», понимай это как знак тревоги, и после разговора рви когти.

– Тебе не кажется, что мы заигрались в шпионов?

– Карим до конца не верит в твою смерть. Как я и предполагал.

– Откуда ты знаешь?

– Имел с ним беседу. Вернее, он меня допрашивал. И было ясно, что Карим сомневается. А твой отец обнаружил на телефоне «жучок». Уверен, что и мой мобильник прослушивают. Так что придется, как ты выразился, поиграть в шпионов.

– Значит, я не могу звонить домой?

– Ни в коем случае. Ни звонить, ни писать, ни связываться с родителями по электронной почте. Новости из дома буду передавать тебе я. – Видя, как друг на глазах мрачнеет, Егор хлопнул его по плечу и бодро произнес: – Не унывай, Рус! Скоро все кончится. Старик совсем плохой. Можно сказать, одной ногой в могиле.

Больше Русик Егора не видел. Разве что по телевизору. Ведь именно он заменил Руслана в клипах и на сцене. Долин хорошо знал его привычки, стиль общения, манеры, был знаком с репертуаром, имел отличный голос и хорошую пластику. Егор был одного с Русланом роста, примерно такой же комплекции, масти. Вот только черты лица другие совсем да глаза светлее. Не черные, а светло-карие. Но эспаньолка, прическа и грим меняли черты. А с глазами было и того проще. Для съемок в клипах Егор вставлял цветные линзы. А на концертах разве разглядишь, какие у певца глаза?

Егор в шутку называл себя ИОР. Исполняющим обязанности Руслана. И когда звонил, то говорил, что, как только Карим отойдет в мир иной, он уступит другу его законное место. И на сцену вернется тот Руслан, лирические баллады которого заставляли женщин плакать. Или другой, совсем новый, но настоящий…

Однако Карим, казалось, собирался жить вечно!

Соня ненавидела повесть Александра Грина «Алые паруса». Ненавидела с детства! Но за свою жизнь она прослушала ее от начала и до конца, наверное, сотню раз. А все потому, что «Алые паруса» были любимым литературным произведением Вероники. Каждый вечер перед сном она просила деда почитать ей именно эту «сказку». А если Соня протестовала, желая послушать «Волшебника Изумрудного города» или «Золотой ключик», устраивала истерику. И дед, чьей любимицей была Вероника, грозил ее сестре пальцем и поспешно начинал читать историю про Ассоль…

Даже когда Вероника уже прекрасно освоила грамоту, дед все равно вечерами садился у ее постели, водружал на нос очки, открывал потрепанный сборник произведений Грина и читал. Соне приходилось накрываться с головой одеялом, чтобы спокойно заснуть. Ну не могла она в сотый раз слушать одно и то же! В отличие от сестры, она относилась к этой истории равнодушно. И уж конечно, не мечтала о том дне, когда к их городку, стоящему на Волге и имеющему порт, причалит корабль с алыми парусами, с палубы которого сойдет красавец мужчина, предназначенный ей судьбой. Соня уже в юном возрасте была реалисткой.

А вот Вероника вечно витала в облаках. Поэтому не сомневалась в том, что когда-нибудь она, как книжная Ассоль, дождется счастья, не приложив к этому ни капли усилий. Хватит только ее веры в чудо! И красоты…

О да, Вероника росла очень хорошенькой. Темноволосой, синеглазой куколкой с безупречно чистой, без родинок, веснушек, кожей. У нее было нежное личико, тонкая шейка, изящная фигурка и ножка Золушки. А вот Соня с детства отличалась большой лапищей. И высоким ростом. И волосы были не такие темные, как у Вероники. И глаза не синие, а серо-голубые. В общем, сестры оказались не очень похожи, хотя родились с разницей в десять минут.

Родители их работали геологами и редко бывали дома. Девочек растил дед, мамин папа. Чистокровный хохол, отставной военный, добряк и любитель выпить. Звали его Василием Григорьевичем. За любовь к спиртному ему вечно доставалось от жены, но она умерла, когда Соне с Вероникой едва исполнилось три. Они плохо ее помнили, а вот дед не забывал. И, даже овдовев, не выпивал дома, а когда возвращался от друзей или из пивнушки, жевал лаврушку. Внучки, почуяв характерный запах, тут же забирались деду на руки и заставляли его таскать себя по комнате. Соня не наглела и только на руки забиралась, а Вероника обожала ездить на Василии Григорьевиче верхом. Под хмельком он был добрее обычного.

Надо сказать, что, став опекуном девочек, он редко позволял себе напиваться. Если только родители были дома и дед знал, что внучки под присмотром. Когда же те находились в экспедиции, Василий Григорьевич ограничивался парой кружек пива или стаканом водки. Ведь дочь ему доверила своих девочек, а значит, он должен держать себя в руках. Он не знал, как Соня с Викой любят его пьяненького и как ждут деда из пивной (в его отсутствие с ними сидела соседская девочка, мечтающая стать учительницей), чтобы «объездить» его или нарядить бабушкой. Когда Василий Григорьевич был трезвым, он не позволял внучкам над собой измываться, а если они сильно шалили – прикрикивал. Даже на свою любимицу Веронику. Та тут же надувала губы или начинала хныкать, и дед ее жалел. А Соня, понимая, что им досталось за дело, уходила в детскую и тихонько там играла.