– Спасибо за доверие, – кивнул Дорожкин. – Это все?

– Что у тебя в папке? – спросила Маргарита. – Я так поняла, что ты с нею теперь не расстаешься?

– Так удобнее, – полез в сумку Дорожкин. – Вот тут у меня…

Он удивленно замер.

– Имя Колывановой исчезло…

– Значит, там, на поляне, ты видел ее убийцу, – объяснила Маргарита. – А кто есть?

– Шепелев, Козлова Алена… – Дорожкин пригляделся к последней записи, которая обрела уже привычный облик задания, – …Уланова Вера.

– Содомский прав, – удивленно заметила Маргарита. – Насчет поиска приключений талант у тебя несомненный. Значит, получается, что дочка у Лизки Улановой все-таки была?

– Она говорит, что и есть, – пожал плечами Дорожкин.

– Она много чего говорит, – прищурилась Маргарита, посмотрела в окно, которое казалось прорезью из бездны на белый свет. – Придется, чувствую, тебе заделаться архивариусом. А там и до археологии докатишься. Вот еще хорошая профессия – эксгуматор. Но не слишком популярная на нашем кладбище. Или обойдемся почетной должностью краеведа? У Козловой дома был?

– Был, – кивнул Дорожкин. Несколько запаздывающее в этот раз напряжение, что обычно охватывало его при виде Маргариты, снова ударило в голову.

– В комнату заходил?

– Заходил, – опустил глаза Дорожкин.

– И не спрашиваешь ни о чем? – В ее голосе слышалась насмешка.

– Жду углубленного инструктажа, – пробормотал, стараясь успокоиться, Дорожкин. – Да и…

– Да и? – повторила Маргарита.

– Я логист, – постарался говорить твердо Дорожкин. – А логист обращается за помощью только тогда, когда самостоятельно не может сдвинуться ни на миллиметр. А это случается крайне редко. Да и не хочется спрашивать. Я ответов боюсь.

– Правильно боишься, – потушила сигарету об стол Маргарита, и Дорожкин понял, что столешница вырезана из черного камня. – Иди, Дорожкин, работай.

С Мещерским Дорожкин столкнулся в шашлычной. График сидел в дальнем углу и с самым мрачным выражением лица поглощал тройную порцию шашлыка. Дорожкин кивнул Угуру, который мусолил за стойкой баранку, и подошел к Графику:

– Привет. Присяду?

– Садись, – безразлично буркнул Мещерский. – Не куплено.

– Хандра накатила, – понял Дорожкин. – Что-то случилось?

– Случилось, – согласился Мещерский. – Полгода назад я встретил твою бывшую.

– Помнится, не так давно тебя это радовало, – заметил Дорожкин.

– Радовало, – макнул в соус кусок мяса Мещерский. – И теперь могло бы радовать. Чего бы не радоваться? Я зарабатываю много, а пупок может развязаться только от обжорства и лени. Жена довольна. А вот у меня радости нет.

– Что с Машкой? – спросил Дорожкин.

– С Машкой все хорошо, – вытер пальцы салфеткой Мещерский. – Машка веселая, добрая, смешливая, задорная. Я бы даже сказал – игривая!

– Так в чем же дело? – не понял Дорожкин.

– Она ненастоящая, – прошептал Мещерский.

– Кофе, дорогой, – подошел к столу с подносом Угур. – Я правильно угадал? Только не кофе дорогой, а ты дорогой. Или еще что? Думаю, для завтрака поздно, для обеда рано?

– Спасибо, Угур, – кивнул Дорожкин. – Женя Попова не появлялась?

– Какая Женя? – удивился турок.

– Все, проехали, потом, – постарался улыбнуться Дорожкин.

– Завидую я тебе, – откинулся назад Мещерский, следя за удаляющимся турком. – Вот уже какую-то Женю Попову ищешь. О счастье мечтаешь, наверное. А я вот вроде бы уже нашел свое счастье, а тут вдруг…

Мещерский стал подниматься.

– Подожди, – поймал его за рукав Дорожкин. – Что значит, «ненастоящая»?

– А это как в старом анекдоте, – надул губы Мещерский. – Ладно, не мне тебе анекдоты рассказывать. Она стала как улыбки… как улыбки всех этих… кузьминцев.

Мещерский расстроенно махнул рукой.

– А может быть, с тобой что-то? – спросил Дорожкин. – Я ведь радовался, на тебя глядя, График.

– А это мысль, – плюхнулся обратно на стул Мещерский. – Схожу в больницу и тоже буду веселый и счастливый. Боязно, правда. А ну как эта моя эйфория дорого мне обойдется?

– Насколько дорого? – нахмурился Дорожкин.

– На всю жизнь, – надрывно прошептал Мещерский. – Машка, она, у нее… спины у нее нет!

– Как это? – вытаращил глаза Дорожкин.

– Как стекло, – медленно проговорил Мещерский. – Спина как стекло. Как мягкое стекло. Прозрачная спина. Все видно. Кости. Внутренности. Она не показывается. В рубашке дома ходит. Но я подглядел. Понимаешь?

– Послушай, – обескураженно пробормотал Дорожкин, – может, у тебя что-то с глазами?

– Ага, – хмыкнул Мещерский. – Веки салом заплыли от обжорства.