Шрифт:
Очищенная и одетая в белый пеплос, как и полагалось для общения с богами, с колотящимся сердцем и затуманенным взором Таис прибежала в старый храм Астарты. Александр сидел в его прохладе, облокотясь на колени и свесив голову, серьезный и задумчивый по двум причинам: от воспоминания, какой несчастной он видел Таис здесь когда-то, и от того, что был в храме, в особой атмосфере присутствия лунного божества.
Таис тихо остановилась перед ним — появилась, как богиня, ниоткуда. Александр повел глазами, а потом руками по ее стройным ногам и бедрам, обнял ее, прижался головой к животу. Таис закрыла глаза на земной цветущий мир в предвкушении увидеть другой — дивный мир любви, известный ей одной. И мир затих и задержал дыхание; слышался лишь шелест молодой листвы под легким дуновением ветра и их собственное взволнованное дыхание…
Они прославили богиню любви своей любовью, принесли ей лучший из возможных даров, вознесли чистейшую и восторженнейшую молитву, отблагодарили за прекраснейшее из доступных человеку чувств…
— Ее так не любили за всю ее бессмертную жизнь, как я люблю тебя, — Александр кивнул в сторону изображения Астарты.
— Я чувствую себя жрицей, исполняющей свой священный долг по отношению к богине.
— Ты не жрица, детка. Ты — богиня и есть. И любить — не твой долг, а твоя суть, твоя природа. — Он поцеловал ее мокрые ресницы и тихонько гладил пальцем ее подбородок, потом совсем не в тон прибавил: — Тебе надо как следует поправиться, иначе я тебя переломлю когда-нибудь ненароком.
Он действительно в пылу чувств и страсти забывал себя и свою силу и сжимал ее так крепко, что у нее останавливалось дыхание. Он вел себя в любви так же властно, смело и непредсказуемо, как и во всем остальном. Но как это было божественно!
Как-то раз Александр взял Таис с собой на ужин в отличившийся при осаде таксис педзетайров [16] . Александр старался поддерживать тесные отношения со своими солдатами, любил их, и они обожали своего дерзкого, удалого, веселого царя.
16
Пехотный полк, в таксис входило три лоха по 500 педзетайров — «пеших товарищей», вооруженных пятиметровыми копьями-сариссами. Их боевым порядком была фаланга. В отличие от греческих гоплитов, педзетайры не имели ни панциря, ни дротика, ни большого щита. Левое плечо прикрывал небольшой щит-пельта, висевший на шее, обе руки оставались свободными для сариссы — длинной пики, в 2 раза превышавшей длину греческих и персидских. Ее железные острия выступали за линию фронта фаланги и пронзали врага.
Сидя за большим костром, ожидая, когда на вертеле зажарится дичь, Александр — свой парень — расспрашивал солдат, как они сражались, хвалил храбрых, интересовался их повседневными заботами и желаниями, шутил с ними, как с равными. Люди ценили его демократический тон. Да и чисто внешне он мало отличался от них: одевался скромно в македонское платье — македонцы носили хитон выше колеи круглый год — занимался с ними в одной палестре, ел из одного котла. Таис поразило, что он знал почти всех по имени и помнил, кто в каком бою отличился или выделился чем-то примечательным. Людей это очень подкупало. Вот и сейчас Таис слушала, прикусив язык, как Александр восхищался пожилым лохагом Демадом и убитым им некогда оленем.
— Сегодняшняя охота была ерундовой, — делился Александр.
— Да, распугали зверье! — поддержали его бывалые.
— Одна паршивая косуля за все утро. Это не то, что твой олень, Демад.
— Да, олень был что надо! — согласился польщенный Демад.
— Олень знатный, я на своем веку такого вряд ли встречу, — кивнул царь.
— Да, уж твоя правда, царь. — У Демада от умиления и гордости чуть не выступали слезы.
— Не олень, а конь, не правда ли, Агеселай, ты ведь был при этом.
— Что правда, то правда, небывалой величины был олень, — подтвердил тот, — такого в жизни не забудешь.
Таис слушала и удивлялась, о чем и как могут разговаривать друг с другом мужчины. А еще обвиняют женщин в болтливости. Она покусывала кулачок и лукаво улыбалась.
Уже в темноте они шли назад; пахло сырой травой, ухали ночные птицы, бестолково носились летучие мыши. Солдаты выносили матрасы и располагались на ночлег перед палатками, чтобы продышаться после жаркого дня. Таис взглянула на небо и ахнула:
— Какие звезды! Наш мир — мешок, черный, душный, тесный, а лучи звезд — это свет космоса, он проникает вовнутрь и несет возвышенный покой.
— Дай руку, Фалес, а то свалишься в овраг, как он — в колодец, засмотревшись на звезды.
— Упал в колодец, засмотревшись на звезды!.. Какой счастливый человек!
Александр задохнулся радостью от ее ответа. А Таис, сжимая его руку, заметила, в свою очередь:
— А ты — редкая рыба. Ты можешь плавать как в пресной, так и в соленой воде!
— Да, я умею находить общий язык со всеми. Я люблю моих людей. Я вырос в лагере, у них на глазах, и у них всему учился. И именно поэтому я не могу поступать, как Дарий — класть людей сотнями и тысячами. Как будто это не живые люди, а материал для строительства оборонительного заслона. Я несу за них ответственность, и поэтому армия должна быть так хорошо вооружена, обучена и вышколена, чтобы победы доставались с наименьшими потерями.
— Ну, и так уж был на самом деле хорош злополучный олень Демада?