Я никому не рассказывал о нашем последнем поединке, на который мы сговорились, чтобы уладить наши разногласия. Да и кто бы мне поверил? Космический Пес не вернулся на Землю и не мог подтвердить мои слова. А свидетелей не было, кроме Стеллы Звездоокой. А она вообще никогда ничего не говорит, даже прожив со мной пятьдесят лет.

Но теперь, когда я состарился, когда того и гляди врежусь в Великую Стену Смерти, я решил, что пришла пора рассказать о том, как все было на самом деле. На случай, если вдруг машина Космического Пса начнет пожирать Солнце или того хуже.

Я демобилизовался в 1946 году и вернулся домой в Сан-Диего, где открыл автомастерскую на те несколько сотен долларов, что мне удалось скопить, и вложив умения, которыми щедро наградила меня армия взамен того, что мне старательно поджаривали задницу в котлах военных действий по всей Европе. «Выполняем любые индивидуальные заказы», владелец Обдалио Бенитес — это я. Мне удалось сделать из дерьма довольно прибыльное предприятие, которое приносило стабильный доход. Я превращал старые «кадиллаки» и «линкольны» в катафалки для местного похоронного бюро. Мне не раз приходилось задумываться над тем, как забавно сложилась моя судьба, ведь по ночам меня преследовали кошмары, в которых на голову сыпался злой свинцовый дождь, а вокруг текли реки крови. Разумеется, я просыпался с дикими криками, весь в поту. Стоило одной из сотни пуль отклониться в сторону всего на пару дюймов, меня бы самого прокатили на катафалке — если бы осталось что катать.

Первым, кого я нанял себе в помощники, был юный Хоакин Арнетт.

Да-да, вы не ослышались: именно Хоакин Арнетт, легендарный вожак «Разбойников на бобах», банды латиноамериканских полукровок, которые начали с того, что промчались, словно разъяренное племя ацтеков, по гоночным трассам Калифорнии, а закончили тем, что завоевали целую кучу престижных наград, обставив не одну высококлассную команду страны. К тому времени, когда в 60-х Хоакин решил завязать с гонками, оказалось, что он собрал больше трофеев и наград, чем любой из его соперников, а также вырастил двоих сыновей, с энтузиазмом продолживших его дело.

Но тогда, в сороковых, об этом еще никто не знал. Я нанял на работу тощего, улыбчивого и ужасно энергичного парня, с кожей чуть светлее моей, репутацией, которую ему еще предстояло создать, и маниакальной страстью к машинам и гонкам.

Сначала Хоакин собирал на помойке разные детали и приводил их в порядок. Водить он научился в девять лет. К моменту, когда он поступил ко мне на работу, Хоакин уже несколько лет занимался машинами — делал из кусков железа рамы, латал днища и капоты. Стоило ему добраться до моего оборудования, как он чуть с ума не сошел. Старые развалюхи, с которыми он возился в свободное время, носились по улицам и гоночным трассам быстрее ветра.

С 1948 года Хоакин выступал за клубы «Кукушек» и «Роудстеров» Южной Калифорнии. Но когда подкатил 1951-й, он решил организовать собственную команду. В нее вошли друзья детства — Карлос Рамирес, Эндрю Ортега, Гарольд Милер, Билл Глэвин, Майк Нагем и еще человек двадцать, — они стали называться «Разбойники на бобах», а потом, благодаря стараниям болельщиков, постепенно трансформировались в «Бобы» — имя, которое команда с гордостью носила, словно национальный символ.

Когда Хоакин только начал на меня работать, я водил жуткое страшилище — древний «паккард-32», купленный мной еще перед войной и честно простоявший на спущенных покрышках в гараже родителей целых пять лет. Тогда мне было в высшей степени плевать на то, в какой машине я езжу. Я считал автомобиль всего лишь транспортным средством, предназначенным для того, чтобы доставлять меня на свидания с Эрминией — Эрминией Рамирес, кузиной Карлоса.

Но, работая бок о бок с Хоакином и наблюдая за тем, с каким восторгом он собирает свои машины, я не мог не заразиться его страстью. Доводка автомобилей и участие в гонках — вот две ядовитых мухи, которые с яростью вцепились в мою задницу и ни за что не желали отпускать. Я и не заметил, как стал проводить все вечера и выходные, зарывшись по локоть во внутренности какого-нибудь «олдсмобиля-40» или «кадиллака». В результате я получал двигатель слишком мощный для городских дорог, но зато неистово жрущий трассу на высохших озерах.

Дело в том, что «Разбойники на бобах» гоняли свои автомобили в нескольких местах: на взлетных полосах старого аэродрома Парадиз-Меса, находившегося за городом, и по дну высохших озер Эль Мираж и Мьюрок — там, где можно не беспокоиться по поводу пешеходов, полиции и светофоров.

Когда я начал накручивать мили на своем новом «олдсмобиле» — ярко-оранжевом, словно тыква, с черными языками пламени по бокам и названием «Тигр», которое я старательно написал на капоте, сначала соревнуясь с «Бобами», а потом и с гонщиками из других клубов, я вдруг обнаружил, что забыл о своих ночных кошмарах. Не совсем, конечно, но достаточно, чтобы не слишком обращать на них внимание. Одного этого было бы достаточно, чтобы я навсегда заболел гонками — однако не следует сбрасывать со счетов и такие вещи, как шум ветра в ушах, скорость, безумное возбуждение и рев двигателя.

Но главное веселье началось, когда мы открыли нитро. Я имею в виду нитрометан, заменитель бензина, который произвел настоящую революцию. Сначала мы думали, что нитро — это страшная взрывчатка, и перевозили его в специальных оплетенных бутылях для кислот, завернутых в кучу тряпок.

— Отойдите в сторону! — кричали мы. — Это может взорваться в любую минуту!

Наши вопли наводили ужас на соперников до тех пор, пока они сами не открыли секрет нитро. А потом мы обнаружили, что нитро портит двигатели, и стали разбавлять его стандартным горючим — пополам. Но оно все равно давало нам кучу преимуществ, кроме того, мы день и ночь возились с нашими машинами и постепенно приближались к заветной цифре — 150 километров в час.