Шрифт:
– Разрешите, я за вами буду ухаживать, Татьяна Владимировна…
Димкина рука ловко подхватила Танину тарелку, так же ловко наполнила ее Машкиным салатом с оливками. Таня подняла голову, встретилась с ним глазами, глянула с пристрастием. Нет, зря она на него в мыслях наехала. Хороший он парень. Лицо спокойное, твердое и не без интеллекта. Правда, выражение глаз немного обеспокоенное, но это тоже вполне объяснимо. Наверное, из-за маминой простоты неловкостью страдает.
– А на горячее Маша и в самом деле баранину с черносливом приготовила, – доверительно сообщил он ей, будто похвастался Машкиными кулинарными способностями. – Очень вкусно получилось.
– Что, прямо сама взяла и приготовила?
– Сама! Точно, сама! Мы вчера очень хорошую кулинарную книгу купили, так что будем вас удивлять изысками.
– А деньги у вас на эти изыски есть?
Димка посмотрел на нее внимательно, замолчал, словно запнулся. Но Таня таки успела прочитать в этом взгляде недовольство ее вопросом. Отпив глоток шампанского и решительно дернув кадыком, парень проговорил тихо и решительно:
– Вы только, пожалуйста, не беспокойтесь за Машу, прошу вас. Я ее очень люблю, и не просто так, а… Как бы это сказать… С полной мужской ответственностью люблю. И деньги у нас есть. Я на двух работах работаю.
– А учишься когда?
– Если не суетиться, то все успеть можно.
– А зачем? Зачем разрываться между работой и учебой, когда можно жить по-другому? Зачем пренебрегать комфортом, который могут предложить вам родители? С какой целью? Что и кому вы хотите доказать?
– Да ничего мы не хотим доказывать, что вы… Мы просто хотим жить сами, и все. Понимаете – сами! Что в этом плохого? В конце концов, имеем право!
Маша с Ирой давно уже напряженно прислушивались к их диалогу, лица их были напряжены готовностью вставить свое слово в нужный и опасный момент. Первое слово вставила конечно же Ира:
– Да ладно тебе, Тань! Пусть они живут как хотят! Димка у меня и впрямь шибко самостоятельный, да и любят они друг друга… Ты, главное, не волнуйся!
– Да не в том дело, волнуюсь я или нет! Я просто понять хочу!
– А чего тут особо понимать? Дети выросли, мы им теперь со своим добром не нужны… Ты думаешь, мне шибко легко, что ли? Он же у меня единственный сын… Вот ты послушай, Тань, чего я тебе скажу! Он когда заявил, что в самостоятельную жизнь уходит, я всю ночь прорыдала, а утром встала – меня будто скалкой по голове ударили: чего ревешь, дура, как будто в кучу дерьма ступила? Ты радуйся, что твое дитя под юбкой не задержалось да последние соки из тебя не сосет! Нынче детки-то всякие повырастали, некоторые и до пенсии при родителях кормятся. А за наших мы с тобой радоваться должны, обниматься от счастья…
Таня смотрела на нее во все глаза, невольно вспоминая давешний разговор со Светиком. Вот она, сермяжная народная правда! И главное – все в точку сказано, без лишних слов. Простота, конечно, хуже воровства, но в данном случае она наверняка лучше натужного Светикова психоанализа…
А дальше застолье будто с мертвой точки сдвинулось. То ли шампанское на нее так подействовало, то ли Ирин пламенный монолог, но Таня вдруг прониклась к этой женщине мгновенной симпатией. Ну да, простая слишком. Да, бесцеремонная. Зато вся как на ладони, задней мысли в тени не держит и натянуто-вежливыми улыбками не оскорбляет. И сознание с подсознанием наверняка у нее в полной дружбе живут. Потому и большое тепло от нее во все стороны идет, как от печки-буржуйки в лютую стужу. Греет, расслабляет, язык развязывает. Крепко сцепившись языками, как две кумушки на базаре, они наперебой принялись рассказывать друг другу всяческие смешные истории из жизни детей. А дети слушали, переглядывались и хохотали до упаду… Хорошо, в общем.
Потом Машка торжественно вынесла из кухни блюдо с горячим, и Ира громко начала ее расхваливать, и Таня удивленно наблюдала, как дочь смущается и краснеет от удовольствия. Почему-то некстати вспомнилось, как они с Сережей, только поженившись и сняв убогую комнатенку, пригласили в гости его родителей, и она, беременная Машкой, полдня крутилась у коммунальной плиты, презрев подступающий к горлу токсикоз, и так же готовила что-то для себя несусветное, а родители взяли и не пришли. Что же она тогда готовила, вспомнить бы? Кажется, тоже салат и мясо по-французски…
– Мам, ты мне не поможешь со стола убрать? Сейчас чай пить будем, – выразительно мотнула головой в сторону кухни Машка и чуть заметно ей подмигнула, намекая, видимо, на необходимость посекретничать.
На кухне, плюхнув поднос с посудой на стол, она с минуту смотрела на мать озадаченно, потом тихо проговорила:
– Мам, мне вчера поздно вечером папа звонил… Ты ему сказала, да? Он так со мной разговаривал, будто я провинилась в чем-то.
– А ты как хотела? Чтобы он поздравлениями в твой адрес рассыпался?
– Нет, конечно. Но он на меня… почти кричал! Марш, говорит, домой немедленно! И трубку бросил. Ты потом поговори с ним, ладно?
– О чем?
– Ну, скажи ему, что я уже не маленькая, что у меня своя жизнь есть… А если он будет кричать, то я вообще с ним разговаривать не буду!
– Маш, ну чего ты, папу нашего не знаешь? Он вчера накричал, а приедет, извиняться начнет. Он же любит тебя, ему страшно за тебя. Нормальные отцовские чувства… Разве можно на них обижаться?
– Да я не то чтобы обижаюсь, мам… Я и сама не пойму, что меня так зацепило! Странное было какое-то чувство, будто он меня при посторонних отчитывает… Прямо как спектакль какой-то. Будто он там не один…