— Ладно! — Марков махнул рукой. — Может, она сообщает, что возложенная на них задача успешно выполнена? Самое большое впечатление в этой телеграмме на меня лично произвела подпись. Точно такая же, как в шифрограммах: Маман. Профессионалы так не поступают. Нетрудно догадаться, что мы можем их засечь и расшифровать текст. Тем более что шифр-то элементарный…

— А что могут значить эти два словечка напоследок: «быстрее жду»? — размышлял вслух Ковачев. — Куда уж там спешить после катастрофы? И чего ждать?

— Или… кого? — продолжил генерал. — Как поступили с телеграммой? Отправили?

— Я поговорил с начальником почты, — сказал Петев. — Договорились немного ее подзадержать.

— И правильно. Когда ее там получат, то будут знать…

— Что Маклоренс — то есть Морти — уже… морто, мертв. И что передатчик уже в наших руках. Так что других шифрограмм больше не поступит. Заметьте следующее… — Ковачев заглянул в листок с текстом: — «Морти погиб катастрофа машине» можно понять и так: «Морти погиб. Точка. Катастрофа в машине». То есть катастрофа с передатчиком.

— А что все-таки передать начальнику почты? — спросил Петев. — Он не может надолго задержать телеграмму.

Марков курил, несколько раз торопливо затянулся.

— Действительно… А жаль! Смущает меня, что время идет, а мы все еще не знаем цели их прибытия сюда.

— Надо надеяться, скоро они покажут свои коготки, — сказал Петев.

— На что надеяться? Разве они уже не показали, на что способны, когда спровадили Маклоренса в пропасть? А завтра может произойти что-нибудь и похлеще!

Супруги Халлиган, как и положено достопочтенным англичанам, ровно в восемь явились к забронированному для них столику. Несколько минут спустя, когда еще ничего не было заказано, в зал вошел Ларри О'Коннор. Он оглядел зал, как бы кого-то ища, и, хотя свободных столиков было достаточно, приблизился к столу англичан и обменялся с ними несколькими ничего не значащими фразами, как водится между соотечественниками в чужой стране, после чего был настоятельно приглашен разделить компанию. Когда О'Коннор сел, беседа продолжалась.

Петев сидел недалеко. Цены здесь были не для командированных, а выдавать обеды и ужины в первоклассном заведении тоже за служебное задание Петеву было совестно, и потому он заказал пиво. Официант посмотрел на него подозрительно, но недовольства не выказал. Тем временем подоспел Дейнов и уселся напротив.

— Здравствуйте!

— Добрый вечер! Как видите, сидят и беседуют.

— Беседуют и закусывают. Скоро к ним присоединится и Мелвилл. Я проверил, О'Коннор прибыл самолетом прямо из Франкфурта.

— Что еще известно о нем?

— Ничего. Паспорт выдан в Нью-Йорке.

Между столиками в начале зала замаячила мадам Мелвилл. Заметив Халлиганов, она приветливо им помахала, и те энергично начали зазывать ее к себе. Она еще только усаживалась, а уж ей представили О'Коннора, и сразу же завязался оживленный разговор.

— Вот и собрались, — сказал Петев. — Этот О'Коннор искал Харрисона-Маклоренса, а нашел его любовницу.

— Как будто она была ему только любовница! Не кажется ли вам, что уже пора вызвать ее к нам да порасспрашивать о том о сем? — оживился Дейнов.

— О чем, например?

— Да хотя бы о том… — Дейнов задумался. — О том хотя бы, что ее дружок, с которым она прикатила к нашим берегам в одной машине, оказался убитым.

— В автомобильной катастрофе!

— А она прыгает, ручкой помахивает, точно ничего не случилось.

— Вы думали, что она облачится во все черное, да? Она узнала скорбную весть вполне официально, от администраторши. После обеда побывала в морге. Даже всплакнула. Но что поделаешь, дорожное происшествие, такие вещи случаются даже в Австралии.

— А про два пистолета и радиопередатчик что она станет плести?

— Помилуйте, скажет она, я ничего такого не знаю, не ведаю… И точка. Вы думаете, вам одному хочется перекинуться с нею парой словечек? Однако не забывайте, что перед вами Маман. Поглядите-ка на нее!

О'Коннор пригласил Мелвилл, и оба весело отплясывали.

Странную пару представляли Ноумены. Огромный крючковатый нос, жалкие остатки рыжевато-седых кудряшек выдавали в Еремее выходца с Ближнего Востока. А вот дочь его походила скорее на испанку — или сицилианку, или француженку. Появлялась она везде одетой крайне экстравагантно, непомерно, даже вульгарно загримированной и почти всегда одна. С отцом ее видели целый вечер только тогда, в Балчике. Она редко пользовалась автомашиной, предпочитая пешие прогулки в одиночестве. Складывалось впечатление, что она кого-то разыскивает. Ее трудно было бы назвать красавицей, хотя на мужчин она производила впечатление. И только глаза ее, если в них вглядеться, говорили о какой-то душевной опустошенности и внушали страх.