В ведении 1-С корпуса имеются также две «русские» группы».

Первая группа — 12 человек.

Командир группы — ВОЛКОВ Иван Иванович — 35 лет, ленинградец, работал мастером на одном из заводов Ленинграда. Попал в плен в 1941 году. За боевые операции с партизанами неоднократно награждён.

Помощник Волкова — по имени Николай. В бою с партизанами ранен, дважды награждён.

Данных о второй группе не имеется.

ГРУППЫ НЕГЛАСНОЙ РЕЗИДЕНТУРЫ СРЕДИ ГРАЖДАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ:

Разветвлённая сеть негласной агентуры занимается освещением населения, проживающего на территории занимаемой 18-й армией, а также выявлением связи местного населения с партизанами.

Известны следующие такие агентурные группы:

Группа ЖЕНИ АНДРЕЕВОЙ — бывшая студентка 1-го курса Института имени Лесгафта. Отец её работал в Ленинграде на почтамте. В прошлом советская разведчица.

Известно, что в задачу группы входит освещение населения ст. Сиверская и дер. Курвицы. Ранее группа находилась в гор. Красногвардейске, расшифровалась в работе, в связи с чем командование 1-С армии вынуждено было перевести группу на ст. Сиверская.

Из состава группы известны:

«БОРИС» — фамилия неизвестна, 1915 года рождения, по специальности шофер, является мужем Андреевой, в прошлом советский разведчик. Вместе с Женей сдались добровольно в плен.

«ИГОРЬ» (кличка) — фамилия не установлена, боксёр, студент одного из Ленинградских Институтов. Проживает в Сиверской.»

Фрагмент докладной записки П. Н. Кубаткина (советская контрразведка) о конттразведывательных службах 18-й армии Вермахта («Новый часовой», 1996, № 4, с. 144, 145)

2-го августа 1946 года по приговору московского суда был казнен генерал А.А.Власов и его ближайшие сотрудники. «…» Я знаю закулисную сторону политического рождения генерала Власова, когда он из героя Советского Союза, пройдя через проволоку лагеря военнопленных, пришёл к славе нового жертвенного служения той же многострадальной родине. По многим причинам, я предпочитаю пока умолчать и не рассказывать всех деталей техники зарождения РОА и выхода генерала Власова на свободу. Пока этого не нужно. Официальная биография генерала Власова и история РОА хорошо известны, и об этом, как уже сказано, я не собираюсь писать, но думаю, что, рассказывая объективно о наших встречах и разговорах, я тем самым помогу истории осветить беспристрастно внутреннюю сторону личности генерала Власова.

Первый раз я встретился с генералом Власовым по поручению немецкого Главного командования сухопутных войск (ОКВ), и мы поговорили около двух часов. Разговор, как принято говорить, совершенно не клеился. Власов был тогда в форме советского генерала и, если память мне не изменяет, в лампасах, но без погон. Я же — в форме немецкого полковника. Власов говорил со мной с тем хорошо скрытым недоверием, с каким привыкли говорить подсоветские люди, прошедшие полную школу революционного коммунизма. Старался больше слушать, чем высказывать своё собственное мнение. В моей манере говорить, как он мне потом сказал, была сдержанность и обдуманность каждого слова, воспитанная суровой дисциплиной Германского Генерального Штаба. Я приехал слушать Власова, а не говорить сам. Он же не хотел говорить, а только слушал, а потому, как я уже сказал, в течение нашего первого двухчасового свидания мы так и не смогли найти общего языка. Власов сухо, очень сухо относился к возможности говорить с кем-нибудь, кто носил германскую форму и, конечно, с особенным подозрением, если носящий эту форму был по происхождению русским. У генерала Власова во всём ещё сказывалась привычка на многое смотреть сквозь очки советского воспитания, а на немцев — как на исторических врагов России. Мне чрезвычайно трудно было перейти Рубикон не столько русско-немецкий, сколько бело-красный. Мысль, что я говорю с крупным советским генералом, в молодости воевавшим против нас, белых, сыгравшим большую или меньшую роль в причине нашего великого исхода и двадцатидвухлетней эмиграции, а потом долго и успешно строившим Советскую армию, — мысль эта камнем стояла поперёк горла, и мне было очень трудно взять себя в руки и скользить по объективной политической плоскости, как мне было приказано. Мы оба пробовали и хотели, но нам это ни в какой мере не удалось. Мы расстались ещё суше, чем встретились, и несколько месяцев об этом свидании не думали, тем более что носило оно исключительно секретный и военный характер. Власов, прощаясь со мной очень вежливо, думал: что же, в конце концов, хотел от него узнать этот полковник, и где кончается его германский мундир и начинается русское сердце?

А я унёс с собой горечь неудавшегося выполнения задачи и неразрешимую проблему: как глубоко сидит во Власове пройденная им коммунистическая школа, и где же начинается его русская душа?

Это было в конце 1942 года в Охотничьем домике, вблизи города Н. в восточной Пруссии. Свидание это определило до известной степени взаимоотношения генерала Власова с Вермахтом. Впоследствии генерал Власов, установив контакт с политическими кругами Германии, начал строить свое Освободительное Движение, непосредственно опираясь на Германское Правительство.

Второй раз я виделся с ним, кажется, в апреле или мае 1943 года во время его объезда участка Северного фронта, т. е. Пскова и Риги. На этот раз, после хорошего ужина, мы поговорили до 4-х часов утра. Разговор с официального тона сорвался следующим эпизодом. Власов долго и интересно рассказывал мне о некоторых своих боевых операциях против немцев и, увлекшись, показывая на карте ход боя, воскликнул: «Вот здесь мы вам здорово наклали!» «Кому вам? — спросил я холодно. — Значит, вы — коммунисты — разбили здесь кровавых фашистов?» Андрей Андреевич спохватился и рассмеялся. «Нет, я думаю иначе, сказал он, — здесь русские разбили немцев». «Русские всегда были непобедимы!» — сказал я. «Ну, ясно!» — подтвердил Власов и мы, оставив фашистко-коммунистическую тему, перешли на чисто русскую и, таким образом, нашли язык, который позволил нам весьма интересно проговорить всю ночь.

Власов говорил некрасиво, но удивительно просто и, я бы сказал, очень ясно. Много было логики и веры в то, о чём он говорил. Власов не любил пустословить и говорить вот так, зря, на любые темы. Он брал жизнь и относился к исполнению своего долга весьма серьёзно. Рассказывал только то, что, по его мнению, заслуживало внимания, и задерживался только на темах, которые его интересовали или в которых, по его личному убеждению, он хорошо разбирался. Там, где он не чувствовал себя компетентным, он избегал задерживаться и переходил на другую тему. Зато там, где он считал себя специалистом, он говорил весьма интересно, авторитетно и с большим знанием дела. Чувствовалась хорошая военная и политическая школа, а также навык разбираться в крупных вопросах, в особенности, в вопросах организационного характера. Он был, безусловно, прекрасным организатором и отлично знал военное дело.