— Талисман плодовитости, — пояснил он. И добавил: — Небось, стырили их в какой-нибудь бедной африканской деревне.

Моим свадебным подарком ему была новая кровать. Тоже из дуба. Она представляла собой ложе в колониальном стиле, была блестящая, с четырьмя столбами, на которые, видимо, надо было натянуть белую органзу, чтобы получился балдахин. Мы этого не сделали, но сама возможность грела душу.

Я позволила себе расслабиться. После церемонии бракосочетания Джек был непривычно ласков. Однажды утром я проснулась оттого, что он гладил мое лицо. Как только я открыла глаза, он той рукой, которой гладил, ущипнул меня за нос. Мы два месяца видели только друг друга. Джек любил готовить, он и занимался этим. Например, карри тайских джунглей. Всю квартиру пропитывали ароматы мелиссы, лайма, кориандра. Вспомнить только клейкий рис на кокосовом молоке с плодами манго!

— Люблю смотреть, как ты ешь, — приговаривал он, когда я старалась выскрести свою чашку палочками, и мы падали в объятия друг друга. Он осыпал мое лицо горячими, как чили, поцелуями.

Это сейчас все ясно как божий день, но не тогда. Я была наивна и не думала, что в любви нужна открытость и доверие. Наоборот, считала, что любовь — это когда надо все держать в себе. И вот, когда новая карьера Джека, как любовница, стала поглощать все его внимание, я отошла от него, замкнулась в своем одиночестве. Убедила себя, что ему самому захотелось отстраниться от меня. Тогда мне в голову не приходило, что он думает о перспективе, думает, как со временем нашу жизнь сделать лучше. Просто мы мало разговаривали. Ни я, ни он не умели словами передать свои эмоции.

Из-за дефолта мне пришлось стать домохозяйкой, и я этой роли отчаянно сопротивлялась. Груды грязных тарелок росли, как сталагмиты. Кипы мокрых полотенец покрывались плесенью. Во время отъездов Джека я не покупала продукты. При одной мысли об этом в моем воображении возникала картина, как я каждый четверг буду бродить тяжелой поступью по одному и тому же филиалу универсама сети «Теско», и так всю жизнь. Я предпочитала жить тем, что удавалось отыскать в кухонных ящиках.

Однажды Джек пришел домой, а я ела обед из фиников, закусывала их толченым миндалем, который черпала ложкой из пакета. От толченого миндаля у меня пересохло во рту, мне пришлось сглотнуть, раз пять, прежде чем я смогла заговорить. Джек тут же обругал меня за то, что я невнимательна к нему, хотя это было вовсе не так. Теперь, оглядываясь на прошлое, я понимаю, что его просто удивила моя отстраненность, он ее воспринял как холодность и рефлекторно решил соответствовать — ведь именно в такой семье он был воспитан.

Жаль, что все кончилось так, как кончилось. Я всегда считала, что мы понимаем друг друга. Но понимания не было. Каждый ушел в себя, спрятался за стенкой, непроницаемой для другого.

Ну и ладно. Я не видела Джека десять лет. За это время в моей жизни возник Джейсон, и он предоставил мне второй шанс, несмотря даже на мое плохое поведение на приеме у своего психотерапевта. Джейсон был приятнее в общении, чем Джек или я. Мы с Джеком оказались достаточно благоразумны и подали на развод, несмотря на ужасную боль, которую причинили этим своим родителям. Моему папе. Мы с Джеком были слишком похожи, мы бы испортили жизнь друг другу. Наши взаимоотношения были слишком неуправляемыми.

С тех пор я получила возможность выправить свою жизнь благодаря присутствию Джейсона — чистого, солнечного, доброго, — уж не говоря о других великолепных качествах этого человека. Джейсон мог бы возвысить меня, поставить на должное место в обществе. Условия, которые собирался выдвинуть Джейсон, меня не беспокоили: он был безобиднее котенка. И, ко всему, мелькала мелкая, недостойная мыслишка, что я слишком много времени ухлопала на Джейсона и теперь жаль просто так отбросить эту связь. Как любила говорить бабушка Нелли (любой женщине старше десяти лет), никто не молодеет.

Мы стояли возле здания, где был кабинет психотерапевта, и я украдкой взглянула на Джейсона. Солнце било мне в глаза. Я сказала:

— Знаешь, Джейс, я смогу научиться немного, уступать. Ты мне только должен подсказывать, что нужно делать.

Вопреки моим ожиданиям требования, предъявленные Джейсоном, меня просто возмутили. Ведь не часто бывает, что я раскаиваюсь в содеянном, поэтому одна моя готовность к этому должна была его смягчить, — я так думала. Ведь если на тебя кто-то рассердился, то обычно достаточно того, что ты, пусть даже притворившись, признал свою неправоту. Сердитость проходит уже от этого. Джейсон нарушил мои стереотипы о признании вины. Я вдруг оказалась человеком с уймой недостатков. Ни в одном из них я не видела своей вины, и это выводило меня из себя.

Я поехала прямо к отцу.

Видимо, любовь Джейсона ко мне уже не так безгранична, как была когда-то. Не ожидала, что он от меня потребует столько всего. Я была о нем лучшего мнения. Итак, возникла проблема. Но я была уверена: Роджер знает, что делать. Я абсолютно доверяла отцу. Это не пустые слова, потому что в основном я считаю людей идиотами.

К слову об идиотах. Когда я бежала по Бишоп-авеню (это сейчас самая большая стройплощадка в Лондоне), мне позвонила Мартина, чтобы выяснить, где я болтаюсь. Она сидит в баре, поедает чипсы, и какой-то мужик только что выдал в ее адрес нечто хамское.

В любой другой день я бы не обратила внимания на ее болтовню (конечно, несправедливо, что толстому человеку посторонние люди не дадут спокойно поесть в общественном месте, постоянно посылая комментарии в его адрес; вот только Мартина не заслуживает сочувствия, поскольку сама обычно всех провоцирует). Но в данный момент этот звонок напомнил мне, что мы договаривались о встрече. Когда я изложила обстоятельства происходящего, Мартина поперхнулась чипсам. Откашливаясь, она издала звуки, похожие на квакание, из которых можно было понять, что она тоже решила подгрести к дому моих родителей.