— Не надо… — Но она уже повесила трубку.

Мне повезло — матери дома не было. Открывать вышел отец, растрепанный, с закатанными до локтей рукавами.

— Ханна! — Он протянул руки. Я с чувством облегчения упала в его объятия. Мы целую неделю не разговаривали. Он работал над режиссурой киносценария, муза то приходила к нему, то оставляла его, и он воспарял или впадал в уныние в зависимости от хода творческого процесса. Я сделала вывод, что он в творческом настрое и не стоит отвлекать его, нарушая поток сознания. Вообще-то у нас с ним была привычка беседовать почти каждый день. Однако, если учесть, что он не ответил на несколько моих звонков, возможно, что-то изменилось.

— Ну, как ты? — спросила я. — Как работа?

— Пр-р-рекрасно, дорогая. И то, и другое.

Основная деятельность отца — работа в большой корпорации в отделе связей с общественностью. Он был вторым заместителем директора компании. Если спросить его, в чем заключается его деятельность, он отвечает примерно так: «Мы продвигаем или защищаем интересы компании в обществе. Все, что написано или сказано о компании, оказывает воздействие на ее служащих, их семьи и на тех, кто ведет с компанией дела. Средства массовой информации обладают огромной мощью. Они способны разрушать карьеры, сотрясать основы бизнеса. А как фирме защитить себя в этом случае? Только прибегнув к нашей помощи. Мы гарантируем, что в средствах массовой информации появится только справедливая, истинная информация».

А в неофициальном разговоре признавался: «Мы профессионально врем».

В свободное от связей с общественностью время он пишет сценарии и играет на сцене. Папа — ведущий актер труппы «Неповторимого театра», одного из самых уважаемых любительских драматических обществ северо-восточной части Лондона. Мне нравится ходить на спектакли и видеть его на сцене в основном потому, что я очень ценю возможность посидеть тихонько несколько часов. Я была благодарна отцу за то, что он никогда не появлялся на сцене раздетым. В самой последней постановке этого театра миссис Кэролин Эпштейн вышла на сцену обнаженной и что-то кричала в зрительный зал. Я, конечно, понимаю, что искусство требует многого, но все же предпочла бы не видеть ее без порток.

— О, Мартина, привет.

— Здрасьте-здрасьте, мистер Эл.

Мартина всегда краснеет в присутствии моего отца. Не знаю, как к этому относиться. Я предпочитаю глумиться над ней:

— Спорим, тебе нравится Роджер, — говорила я ей, хотя она никогда не спорила со мной на эту тему.

Роджер повел нас в сад. — Ну, в чем дело? — спросил он. На нем были очки от солнца, скрывавшие глаза. Я открыла рот, чтобы все объяснить, но смогла выдать лишь булькающий звук, повисший в неподвижном воздухе сада. Обычно я сначала продумываю, что сказать, прежде чем заговорить, и мне не приходится, поэтому выбирать необходимые в данный момент слова. Но вот пришлось. Похоже, я спятила. Не могу же я сказать отцу, что Джейсон прислал мне огромный, не меньше рулона туалетной бумаги, перечень условий моего прощения. Только если я их выполню, он готов заново пересмотреть, насколько приемлема моя кандидатура на роль спутницы жизни. Не могу же я этого сказать Роджеру, потому что это не вяжется с тем, что я рассказала ему обо всей этой истории.

Я потерла горло:

— Одну минутку. Мне бы стакан воды. — Отмазка слабенькая, но дает время что-нибудь придумать. На Мартину надежды нет. Я сделала шаг назад, на солнечный свет, и тут раздался громкий голос Мартины, нарушающий напряженную неподвижность атмосферы Хэмпстед-Гарден:

— Да-а, но со стороны Джейсона это справедливо. Он просто чуть не повесился, — ой, простите — был просто опустошен, когда Ханна отвергла его предложение. Чтобы немного успокоиться, ему и понадобилась история с Люси. По-моему, это была просто хитрость, и, сами видите, она сработала. Конечно, ставить условия — это уж слишком, но, наверное, Ханне пойдет на пользу хоть однажды для разнообразия выполнить его просьбы. Правда, Роджер?

Я ощутила себя Шварценеггером. В том фильме, где в катастрофе гибнет вся его семья, а он бежит в замедленной съемке и кричит: «Не-е-е-ет!»

Я придала своему лицу отрешенное выражение и неторопливо прошла в сад. Мартину я проигнорировала — какой толк на нее злиться, она же ничего не соображает. Не обижаешься ведь на сову. Бросила взгляд на отца. Его брови над солнцезащитными очками поползли вверх.

Я натренировала в себе умение не признаваться даже в случае неопровержимых улик. Так что я улыбнулась.

Отец поправил очки кончиком пальца:

— Мартина рассказывает занимательные истории, будто мистер Джейсон сделал предложение и получил отказ. Однако, насколько я помню, ты мне рассказывала, что ты отчаянно желаешь выйти замуж, а он оказался негодяем. Что скажете на это, леди?

Мартина предприняла попытку вытащить свой необъятный зад из шезлонга. Как всегда, высоко над поясом джинсов торчала ее набедренная повязка — стринги. Я тяжело навалилась ей на плечо и откашлялась. Судя по голосу, отец был не слишком взволнован, и это показалось мне странным. Я же не просто солгала, хотя знала, что ложь — оскорбление для него, а он считает меня одним из своих лучших друзей, я солгала ему в деле чудовищной важности. Роджер не из тех, кто легко выходит из себя, но, даже, невзирая на присутствие Мартины, которое могло смягчить его поведение, я ожидала вспышки гнева.

— Знаешь, Роджер, — сказала я, — тогда так и было. Я сделала ошибку. А вот теперь я отчаянно желаю выйти замуж. — Свинство так преувеличивать, но меня оправдывает то, что я действительно почти уже захотела этого брака. — Сейчас уже Джейсон создает препятствия, поэтому я тут. Нужен твой совет.

Я придерживаюсь того мнения, что мало кто на земле может противостоять комплименту, особенно когда он в форме просьбы о совете. Это как признание: сознаю свое ничтожество и твою мудрость, значительно превосходящую мои умственные способности. Люди такое слышать любят.