Шрифт:
Московские улицы заполнил народ. Чтобы лучше увидеть нового царя, многие забрались на заборы, на крыши ближних домов. Наиболее проворные поднимались даже на колокольни.
Московские мальчишки Савка и Путимка тоже царя встречали.
– Государь едет, государь! – кричали ребята.
Неслись они рядом с царским возком, то забегая вперед, то чуть отставая.
– Государь едет! Государь!
Приветствует народ нового царя:
– Здравия тебе, государь!
– Многие лета!
– Многие лета!
Улыбается Савка. Улыбается Путимка. Словно бы здравицу им кричат.
На Красной площади у Лобного места царский поезд встретило высшее московское духовенство. Здесь был отслужен молебен. Нового царя благословили иконой.
С Красной площади Лжедмитрий проехал в Кремль. Вошел в Архангельский собор. Тут покоился прах Ивана Грозного. Приблизившись к гробу царя Ивана, Отрепьев низко поклонился.
– Отец мой, родной батюшка, – не краснея, произнес Гришка.
– Дмитрий! Дмитрий! – закричала толпа.
Савка и Путимка тоже проникли в Архангельский собор. Все своими глазами видели.
Когда Лжедмитрий выходил из собора, Путимка подвернулся ему под ноги. Отшвырнула мальчишку стража. Ударился Путимка о каменный пол собора. Шишек себе набил.
Шишек набил. Зато царя-государя видел.
Казнить? Не казнить?
Не все московские бояре склонили свои головы перед Лжедмитрием. Среди несклонивших – Василий Шуйский.
Князья Шуйские – славный и давний род. Долгие годы они состояли в родстве с московскими царями. Во времена Лжедмитрия жили три брата Шуйских. Василий самый из них известный.
О самозванце он говорил:
– Вор сел на царство. Вор!
Соглашаются с ним братья:
– Лжец он. Расстрига!
Услышаны были крамольные речи Шуйских. Донесли самозванцу.
– Шуйские смуту сеют.
– Шуйские против тебя, государь, идут.
Схватили Шуйских. Судили. Василию – смертная казнь. Братьям – до конца их дней тюремное заключение.
Приготовился Шуйский к смерти.
Лжедмитрий торопился с казнью. Она была назначена на следующий день.
Однако Василий Шуйский и в стране, и в Боярской думе был уважаемый человек. Ропот шел по Москве. Лжедмитрий насторожился. Задумался. А тут еще и в Боярской думе прозвучали голоса за Шуйского.
– Казнить? Не казнить? Казнить? Не казнить? – мучился самозванец.
Наступил час казни. Вывели Василия Шуйского на Красную площадь. Подняли на помост. Застыл палач с топором в руках. Минута – взлетит топор. Замрет в вышине. Опустится. Покатится с плахи боярская голова.
Последняя минута жизни. Зажмурил Шуйский глаза. Забормотал молитву.
И вдруг… Из ворот Кремля выскочил верховой. Он мчал к месту казни. В руках у конного была какая-то грамота.
– Государь милует! Государь милует! – кричал верховой.
Не состоялась казнь.
Сохранилась жизнь князя Василия Шуйского. Пройдет немного времени, и он сам станет русским царем.
«Мать» и «сын»
Мать царевича Дмитрия – Мария Нагая – была седьмой женой царя Ивана Грозного. После гибели Дмитрия ее отправили в далекий монастырь. Она получила новое имя – Марфа.
Многие годы прошли с той поры. Многое стерлось в памяти. Постарела бывшая царица Мария Нагая.
Далеко на севере монастырь. На Белоозере.
И вот однажды примчался в монастырь гонец. Это был посланец от Лжедмитрия.
Давно самозванец вынашивал смелую мысль: вот было бы хорошо, если бы царица Мария Нагая признала в нем своего сына.
– Признает? Не признает? Признает? Не признает? – вновь, как и при решении судьбы Василия Шуйского, мучился самозванец.
Примчался посыльный от Лжедмитрия на Белоозеро. Повидался с монахиней Марфой. Все о царевиче Дмитрии ей рассказывал: и как он от смерти спасся, и как нашлись добрые люди, которые его воспитали. И как объявился царевич в Речи Посполитой. Обещал посыльный Марии Нагой золотые горы и кисельные берега.
Выслушала бывшая царица посланца. Долго о чем-то думала. Поверила, не поверила в чудесную историю своего воскресшего сына – трудно сказать. Однако к концу разговора кивнула утвердительно.
Быстро мчал от Белоозера к Москве резной возок. Резво бежали кони.
Встреча «сына» и «матери» была назначена в подмосковном селе Тайнинском. Толпы народа собрались у места встречи.
Встретились «мать» и «сын». Крепко обнялись. Расцеловались. Мария Нагая обливалась слезами. Плакал и самозванец.