Сытно отрыгивая, Айга делал глоток травного вина, со вкусом жевал ремень китового жира. Маиор быстро, а Похабин не торопясь, в жгучей полутьме баньки пихали под руку Айге другие жирные куски. На, Айга!.. Только для тебя!.. Хотим только с тобой дружить… Ешь, пей, мы тебе еще дадим… Мы тебе китового жиру дадим, жирной оленятины, травного вина…

Айга ел.

Айгв пил.

Айга лукаво подмигивал неукротимому маиору и рыжему Похабину, объяснял на пальцах: вот всем известно, что любой якут за жирную кобылятину родную дочь отдаст, еще радоваться будет — всего-то там дочь отдал за жирную кобылятину!.. Вот всем известно, что любой чюхча за жирную собачку собственную ярангу отдаст, собственную байдару отдаст, еще радоваться будет — всего-то ярангу, всего-то там байдару отдал за жирную собачку!.. А нымылане, они другие. Они все готовы отдать, но только за дружбу!..

Маиор неукротимо кивал: это верно, без принсипов нельзя! И рыжий Похабин кивал: это верно! Острым ножом отхватывал у самых губ ремень китового жира, пихал Айге в рот — ешь!

Влажные глаза Айги обессмысливались.

Иногда терял на минуту соображение, припадал к горячему полу баньки, но спохватывался, выпрямлялся, для душевной опоры неистово ругал главных врагов — чюхоч. У них, у чюхоч, ругал — очень плохое человеческое состояние. Будь у них хорошее человеческое состояние, чюхочи не ходили бы войной на тихих нымыланов. Серел от жары, в волнении тер израненную переносицу — очень не любил чюхчей, даже в баньке боялся чюхчей. Ну, плохой народ! Всегда приходят с оружием, отбирают олешков, уводят дочерей. У него пять дочерей, пять простыг, всех могут увести. Жалко. Он лучше смело встанет перед чюхчами и будет драться… Кая вычиган!.. Он не отдаст в полон Каналам, не отдаст в полон Кыгмач, не отдаст старшую Кайруч, не отдаст чюхчам черную Чекаву, не отдаст и младшую Кенилля — чистую, тоже черную, с белой прядкой в густых волосах.

Враговка твоя Каналам, беззлобно подумал Похабин, окуная горящее лицо в холодную воду, стоявшую в особом чане. Твою Каналам даже чюхчи боятся. Как и старшую. Не зря ее назвали Кайруч — колотье.

Ухмыльнулся, глядя на явственно сомлевающего Айгу.

Ты, ухмыльнулся, не чюхоч ругаешь, беззлобно подумал, ты нас ругаешь. Боишься, задружим с тобой сильно, возьмем все твое стадо, возьмем балаганы, возьмем собачек и дочерей. Это ты нас разжалобить хочешь, Айга, а мы к тебе просто с добром без всякой хитрости… Всего-то делов по горячей дружбе — взять ту меньшую шишигу, что по имени Кенилля, да и увести от греха по реке… И не куда-нибудь, а к родимцам…

А мы тоже уйдем.

Тихо и спокойно. В сторону русских.

Мы ведь тоже хотим к своим родимцам, Айга.

Моргнул изумленно, представив, как онемеет Айга, услышав, какой именно подарок потребуют от него. Небось подумает — совсем глупые! Айга, он ведь чего угодно ждет, только не такой просьбы. Будет радоваться, будет думать — вот свел дружбу с глупыми русскими, а они ничего не взяли, зато теперь он отдарок возьмет большой.

— Акхалалай!

Айга обильно потел, шумно отрыгивал, шумно похвалялся.

Вот олешки у него! Вот собачки! Вот переменные жены, дочери! Вот, шумно похвалялся, большие балаганы у него. Очень чистые. Плевал презрительно в сторону полночи: там чюхчи — враги, людишки плохие, не знают чистоты! Ронял кусок жира на влажный земляной пол, поднимал, смахивал ладонью приставший сор, ел жадно — выказывал уважение. У чюхоч, ругался, все бабы нечистые, лиц никогда не моют. Иногда мочой моют. Даже волосы заплетут, все равно волосы висят на них как космы. И платье на чюхчах всегда несвежее, залосклое. Шумно ругал чюхоч, наклоняя блестящие от пота плечи — у чюхоч всегда бедно. У них плохие дрова. Они очаг топят, а земля под очагом тает, дым стелется по мокрому полу. А у нымылан тепло, сухо, весь дым уходит в проушину полуземлянки. А для света нымыланы мох специальный жгут в жире. У нымылан так тепло, похвалялся Айга, что бабы в балаганах сидят нагие, пяткою только прикрыв срам. А узоры на теле нымылан, поводил Айга разрисованными плечами, как богатое платье.

Шумно похвалялся: нам, намыланам, лучше умереть, чем жить так плохо, как живут чюхчи! Махал рукой: дескать, хамшарен!.. Дескать, коэнем-коша!.. Дескать, илага-пылачиган!.. Бог Кутха, бог дикующих, поначалу так и создал чюхоч — собаками. Зря они говорят про русских всякое. Были собаками, потом самовольно переродились, теперь сами едят собачек.

— Сьешь жиру, Айга! — щедро потчевал неукротимый маиор. — Ты правильно говоришь, Айга. Чюхчи большое зло. После шведа, может, главное. — Вскрикивал с сердцем: — Ешь, Айга!

— Акхалалай!

— Вот и хорошо, — истово радовался маиор. — Вот и славно. Я к тебе со всею отеческою аттенцией. Я, Айга, еще жирных ремней нарежу. И рыбу не жалей. Много ешь, Айга, сытно.

От сытости и жары глаза Айги обессмысливались.

— Вот правильно говоришь, чисто живешь, богато, — издали заходил неукротимый маиор. — Балаган на реке имеешь, олешков на берегу. Опять же, шишиги у тебя, простыг много.

Айга оживал, улавливая смысл слов, вспоминал про дочерей, начинал озабоченно пересчитывать дочерей на пальцах: «Еннен… — пересчитывал. — Нинег… Ниокын… Ниакен… Мылленге…» Всего, насчитал пять девок. Плюнул в сторону полночи: никогда нечистым чюхчам не достанутся его девки!

Это верно, истово подтверждал неукротимый маиор. Мы в том, Айга, тебе поможем. Мы тебя защитим. Отеческой аттенцией государя. У нас, Айга, огненный бой, ты видел. Выстрелишь, самый большой олешек на колени падает от испуга. На любой дистанции. А нымылане — друзья. Многие нами уже подведены под шерть, многие принесли присягу государю. А то раньше-то как? Все российские народы государю ясак платили, а нымылане нет… Живут на государевой земле, промышляют государева зверя, с государем одним воздухом дышут, а ясак не платят… Нельзя без принсипов жить, Айга!.. Тоже подсчитывал на пальцах, сколько нымылан приведено к присяге. Потом показывал на пальцах — десять… двадцать… тридцать один!.. А к этим, показывал еще три пальца, еще трое… Зимой подвели их под шерть. Значит, всего тридцать четыре государевых нымылана… Например, проезжий Кека с двумя родимцами случайно заехал к Айге зимой, даже не знал, что у Айги живут русские. Сперва сильно испугался, потом привык. Дал клятву государю, что он и его родимцы пойдут под шерть. Вот к доброму нымылану Кеке и ушел неделю назад Крестинин, посмотреть, как живут родимцы…