— Пардон, но я абсолютно ничего не понял. К чему такая жуткая секретность? Против кого мы теперь играем? Ты знаешь, что в меня сегодня русский парень на «БМВ» влепился? И вообще: ты способен разъяснить мне ситуацию в России. Ситуацию в мире в целом. В службе ИКС, наконец…

— Я на все способен, Ясень.

«Ну, вот и приехали, — подумал я. — Снова они делают из меня Ясеня, снова я должен влезать в эту смертельную круговерть и отвечать на все их вопросы, как Лев Толстой. Да, я мечтал вернуться домой, но я хотел приехать в Москву, чтобы там жить и писать, а не бороться с черными тенями неизвестных врагов, рискуя быть убитым каждую секунду…»

— Миха, проснись! — окликнул Кедр. — Я обещаю разъяснить тебе если не все, то многое, и выслушать любые жалобы. Но для этого надо нормально сесть и нормально выпить. Питие «Луи XIII-го» микродозами считать нормальным я отказываюсь. Зато в твоем дурацком Берлине хорошо знаю одно местечко, где наливают настоящий французский коньяк с выдержкой скромной, но честной и не за такие сумасшедшие деньги. А ещё там прекрасно готовят. Вот только в робе мусорщика, боюсь, меня не пустят туда. Так что давай сначала заедем в «Маритим».

И тут как по заказу прямо на мосту появился скромного вида «фольксваген», двигавшийся в сторону центра, — нет, стрелять оттуда не начали, абсолютно случайная была машина. Кедр вскинул руку, нас любезно подсадили, и улица Вернсдорфер плавно перетекла в мою любимую Адлергештель, и на злосчастном углу никто не врезался в нас, а уже через полчаса мы оказались возле станции Фридрихштрассе, это совсем недалеко от Рейхстага (а впрочем, никакого Рейхстага и в помине не было — просто огромная строительная площадка). Так вот, совсем неподалеку от сердца Берлина красуется одна из шикарнейших гостиниц эпохи развитого социализма. Этот дворец, по замыслу выстроенный для богатых иностранцев, а по факту более всего полюбившийся заезжим партийно-комсомольским боссам, я созерцал всякий раз, когда наведывался к моей Белке в соседнее здание университета, она там преподавала на кафедре русского языка. А внутри гранд-отеля «Маритим» бывать как-то ни разу не приходилось, и честно говоря, я был несколько удивлен. Бело-красное убранство лестничных клеток в первый момент вызывало ассоциации с ярусами Миланской Ла Скала, но уже в следующий миг через псевдо-итальянский колорит явственно проступала типично совковая помпезность. Я так и остался в недоумении: а чего бы это Кедру не остановиться в старинном «Бранденбургерхофе» или в более современном «Кемпинском»? Поистине загадочна русская душа!

Жуков переоблачился в цивильный костюм, мы заказали машину и очень скоро были в его любимом районе Западного Берлина, у вокзала «Цоо».

— Знаешь, — сказал Женька, — я впервые попал сюда, лет десять назад, даже больше. Только с поезда сошел и сразу обалдел. Хотя и не из Москвы приехал — из Израиля. Но ведь здесь уже тогда все было в точности так же, как сегодня: и небоскребы со световой рекламой, и потоки машин на широких магистралях, и разноязыкие толпы фантастически разодетых людей, все эти хиппари с цветными патлами, проститутки с длинными голыми ногами, бюргеры в роскошных костюмах; и совершенно невероятная чистота, блеск, глянец повсюду, эта сочность красок, это изобилие живых цветов, вкусных запахов, это сказочное многообразие пирожных в вокзальном буфете и не представимая для советского человека пестрота бутылок в любой забегаловке, и музей эротики, и магазин для геев, и универмаг «КаДеВе» с настоящим половодьем товаров — больше тысячи сортов одного только сыра! Ё-моё, настоящий Запад. Для меня Цоо так и остался символом Свободного мира.

— Ты прав, Женька, — сказал я, — Восточный Берлин в последние годы изо всех сил пыжится выглядеть как Западный, а здесь так было всегда, и это сразу чувствуется.

Я слушал Жукова и просто балдел. Он будто надиктовывал книгу или документальный очерк для журнала, он увлеченно описывал мне в подробностях то, что мы видели вдвоем какую-нибудь минуту назад. Но я-то понимал: он сейчас вспоминает тот, давний Цоо, который так выпукло проступает перед его внутренним взором, стоит лишь на секунду прикрыть глаза.

У каждого из нас есть такие островки в памяти.

— А у Малина то же самое произошло в Риме, — словно читая мои мысли, проговорил Кедр. — Для него Италия была и оставалась символом Запада и Свободы. Как-то он мне сказал: «Умирать полечу в аэропорт Фьюмичино». Обманул, — грустно добавил Кедр.

Мы уже сидели за столиком в тихом и совсем пустом в этот час французском кафе «Point Chaud» на Майнекештрассе. Кафе было маленьким, скромным, и действительно совсем не берлинским, сразу вспоминался Париж, хотелось называть все блюда по-французски и вдохновенно флиртовать с официанткой. Впрочем, я тут же и обнаружил, что порядком подзабыл освоенный два года назад поверхностно и нахрапом язык Стендаля, Вийона и Рембо. Я даже название кафе, не слишком вдумываясь в смысл, автоматически перевел как «Горячая точка», тут же вздрогнул от столь странной ассоциации и спросил у Кедра:

— А как французы называют «горячие точки»?

— У меня французский — пятый язык, — пожаловался Женька, — наверняка не скажу. А к чему это?

Потом он внезапно понял, улыбнулся и пояснил:

— Кафе-то называется, конечно, «Теплое местечко», но ход твоих мыслей мне понятен, Разгонов. Пора за работу. Горячей точкой скоро станет Москва.

— А здесь можно называть меня настоящим именем?

— Здесь — можно, — кивнул Жуков. — Это наше кафе. Заказ был одновременно паролем, и отзыв меня вполне устроил.

Я тяжко вздохнул: признаться, в последнее время шпионская романтика все больше увлекала меня на страницах собственного романа, и все меньше — в жизни. Но выбора, похоже, опять не оставалось.

Принесли коньяк. Это был добрый «Отар» восьмилетней примерно выдержки, он вполне соответствовал нашему неспешному разговору и своей цене — двенадцать марок за пятьдесят граммов. Кедр именно о таком и мечтал — он не был настоящим гурманом, а я испытал легкое разочарование. Волшебный вкус «Луи XIII-го» до сих пор сохранялся на кончике языка, а дивный аромат продолжал нежно щекотать носоглотку — это и есть знаменитое послевкусие настоящих коллекционных коньяков. А довольно обычный «Отар» безжалостно смывал это удивительное ощущение, как иногда простенький приятный мотивчик заглушает звучащую в памяти гениальную музыку. Однако по-настоящему хороши оказались и салаты, и морепродукты, и горячие закуски. И ко всем этим деликатесам Кедр заказал ещё какого-то «Бордо», какого именно, я, конечно, не запомнил, потому что в винах вообще разбираюсь слабо.