Шрифт:
Чем же всё-таки объяснялась удивительная быстрота, с которой Демарат провёл своё судно в дальние Афины и обратно? Уж не волшебство ли тут замешалось?
Вероятно, такого мнения был и верховный жрец Ольвии Гелон, потому что от него на судно явился храмовый прислужник и передал навклеру приказ — немедленно явиться к Гелону.
Демарат, невысокий, худощавый, с курчавой бородкой и смеющимися чёрными глазами, не удивился приглашению. От своих матросов, побывавших на берегу, он уже знал, какие слухи ходят о нём по городу. Навклер собрался быстро. С ним отправились три тяжело нагруженных человека из экипажа судна. Выйдя на набережную, Демарат и его люди пошли к городским воротам.
Ольвия была расположена на правом берегу лимана, образованного рекой Гипанис [11] при её впадении в Понт Эвксинский. История Ольвии в те времена насчитывала менее сотни лет.
Южная часть Балканского полуострова была невелика. Многочисленные греческие племена жили в этой стране, население её постоянно возрастало, и многим эллинам приходилось покидать родину и искать пристанища на чужбине.
Мореплаватели-эллины основывали новые города исключительно на морских берегах. Города эти назывались колониями. Первые греческие колонии появились на западном берегу Малой Азии; одной из самых важных колоний был Милет.
11
Гипанис — теперешний Буг.
Сделавшись большим цветущим городом, Милет сам стал отправлять колонистов на дальние берега Понта Эвксинского. Колонией Милета была и Ольвия, возникшая в начале VI века до нашей эры. К тому времени, когда начинается наш рассказ, Ольвия тоже сделалась богатым рабовладельческим городом-республикой.
Что такое город-республика?
На берегах Понта Эвксинского эллинские города далеко отстояли друг от друга, и их окружали области с чуждым, часто враждебным фракийским или скифским населением. Только постоянными междоусобиями фракийцев и скифов можно объяснить, что грекам удавалось захватывать кусочки берега и там основывать свои колонии, возводить укреплённые города.
Древнегреческий писатель Платон сравнивал эллинские колонии на Понте Эвксинском с лягушками, сидящими на берегу пруда. Он был совершенно прав. Лягушка занимает только тот клочок земли, на котором сидит. Так и греческие колонии владели лишь тем участком берега, который был заключён в городских стенах. И вот такая колония, состоявшая всего из одного города, была в то же время и государством. В городе-республике были свои законы, своё правительство и войско, чеканилась своя монета…
Конечно, самую тесную связь каждая колония держала со своей метрополией, то есть с тем городом, откуда когда-то приехали предки колонистов.
Для ольвиополитов метрополией был Милет; милетцы пользовались в Ольвии теми же правами, что и коренные граждане.
Не следует, однако, думать, что жители колоний вели торговлю только со своими метрополиями. Торговля была свободной со всеми государствами. Ольвиополит Демарат покупал и продавал свои товары и в Милете, и в Самосе, и в Коринфе, и во многих других портах. Последний его рейс, возбудивший так много толков, был совершён в столицу Аттики — Афины.
Вернёмся к Демарату, который уже миновал ворота в высокой каменной стене, окружавшей Ольвию. Пройдя по улицам мимо красивых купеческих домов, он подошёл к величественному храму, посвящённому отцу богов Зевсу.
Секретными ходами прислужник провёл Демарата и его матросов и небольшое, богато убранное помещение за святилищем, где ждал его жрец Гелон.
Прошли те времена, когда жрецы, подобно Влоку, обвивали вокруг шеи ядовитых змей и обвешивались амулетами. Теперь этого не требовалось. Религия прочно укоренилась в людском сознании, и в каждой стране жрецы были самыми почитаемыми людьми.
Гелон в длинной белой хламиде и золотом обруче, стягивавшем его седые волосы, держался очень важно, глядел сурово, как и подобало его высокому званию.
Демарат склонился перед жрецом в низком поклоне, матросы простёрлись на полу. Навклер сделал им знак; оставив свою ношу, матросы вышли.
— Высокочтимый Гелон, любимый служитель богов, — заговорил Демарат. — Тебе, конечно, известно, что моё новое судно плавает по морям лишь второй год. Построил его мой двоюродный брат Тиманф, лучший кораблестроитель в Пирее. В прошлом году, испытывая мореходные качества судна, я плавал в Эгейском море, лишь на зимнюю стоянку привёл «Артемиду» в Ольвию. Совершённый мною в этом году первый дальний рейс в Аттику и обратно показал мне и Тиманфу, сколь благосклонны боги к нашему общему детищу. Желая возблагодарить богов за их великие милости, я осмеливаюсь от лица моего и Тиманфа принести скромные дары к алтарю твоего храма, хотя мы с братом и сознаём всё наше ничтожество…
Суровое лицо Гелона смягчилось.
— Боги снисходительны к тем смертным, которые чтят их. Они принимают и скромные дары, если их подносят от чистого сердца.
— Ты, мудрый Гелон, которому открыты мысли людей, можешь не сомневаться в чистоте наших намерений. Вот что я привёз к алтарю Зевса из Аттики.
Демарат ловко развернул перед жрецом свёртки дорогих тканей; он высыпал из костяной шкатулки горсть жемчужин, глухо стукнувших о полированную крышку стола. Широким жестом навклер показал на две большие амфоры, принесённые его людьми.