– Черт, - ругнулся я, - зачем включили ПК?

– Чего включили?
– не понял тот, кто рубил деньги из воздуха.

– Персональный компьютер!

– Он работал, - пожал плечами Василий и поинтересовался состоянием Шепотинника.
– Чего это он кочевряжится?

Я позволил себе дерзость нагрубить г-ну Сухому, потребовав, чтобы он пересел с моего места и прекратил третировать нашего болезненного друга, понимающего куда больше, чем мы думаем.

– А то никаких миллионов не увидим, - предупредил я, - как своих ушей.

– Ты меня пугаешь, - пошутил Василий, теребя свое ухо, но нашел новый стул и смолкнул, как монах в сергеево-посадской обители во время обедне.

Я же, как и Шепотинник, уставился, на экран, где на разноцветных фонах корчились графики четырех основных валют.

– Как дела, родной?
– обратился к аутисту.
– Начнем с красненькой?

– У Славы желтые ботинки, - проговорил Илюша.
– Желтые ботинки у Славы. Почему желтые ботинки? Желтые - цвет осени. Слава любит золотую осень. У Славы золотые ботинки.

Я прекрасно понял друга и, задав уточняющий вопрос: покупать или продавать валюту, кинул в топку МСБС 100 000 $.

Через два часа выяснилось, что мы выиграли восемьдесят пять тысяч. Выставив 185 000 $ на "синенькое", мы взяли уже сто двадцать пять тысяч.

"Красненькое" принесло нам около двухсот пятидесяти тысяч. Имея общую сумму в 560 000 $, мы бухнули их на "зелененькое" и в 17 часов 35 минут на нашем счете уладилась сумма в 1 000 000 долларов. Плюс ещё 60 000 $.

ОДИН МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ!

Вот она, мечта идиота, воплощенная в жизнь! Вот она, птица счастья сегодняшнего дня! Вот она, удача во всей своей неприглядной красе!

Я испытывал противоречивые чувства: с одной стороны радость, а с другой - легкую, кажется, досаду оттого, что воздушные замок так скоро построен. Что будем возводить дальше, господа?

Позже буду вспоминать этот вопрос, как вопрос человека, позабывшего в минуты отрады, в какой стране и в какое время он проживает.

Наивный и глупый малый, уверовавший, что заслуженное звание "Миллионер России", можно приобрести за просто так: без серьезного кровопускания и появления трупов.

Увы, на 17 часов 35 минут таких мыслей у меня не могло возникнуть. Я был занят тем, что приводил в чувство Васю Сухого. С ним приключился классический удар, когда понял, что на его глазах произошло чудо света.

– Это тебе не хачиков трясти, - смеялся я, - как грушу.

– Грушу?
– не проникал в суть моего образа.

– Вот так и сходят с ума, дорогой товарищ, возьми себя в руки, советовал, - Посмотри на Илюшу, он выглядит лучше нас.

Действительно, лицо аутиста в отличие от наших было более осмысленное - одухотворенное оно было. Он улыбался нам улыбкой блаженного, очевидно, радуясь за нас, дураков.

– Спасибо, - поблагодарил его.
– Куплю тебе, Илюха, ещё пазлов всяких, - пообещал.

– Ты необыкновенно щедрый, - приходил в себя Вася.
– Он остров в океане заслужил, а ты ему пазлы пихаешь.

– "Пазлы" он знает, - обиделся я.
– "Остров в океане" - нет.

– Уверен?

– Илюшу понимаю, - ответил я, - как сам себя.
– И посчитал нужным уточнить.
– Почти.

На этом наш малосодержательный разговор закончился, и я, наконец, обратил внимание на среду, меня окружающую. Во время игры меня не покидало чувство, что к нам притянуто внимание лиц, контролирующих ВБ. Трейдеры в зале тоже находились в напряжении: создавалось впечатление, что все они побросали свои мелкие игрульки и отслеживают наш матч века с МСБС.

– Один и шесть нулей наши, господа, - не удержался и провозгласил счет "матча".

Бурной радости никто из игроков вновь не испытал. Так - улыбки, недоуменное хныканье, покачивание головой, пожимание плечами, мол, черт знает, что делается на валютном рынке, коль такие полудольные квелы куют такое шалое лавье*?

*Лавье - деньги (жарг).

В этом смысле, ярким выразителем общественного состояния был господин Кожевников. Убедившись в том, что я говорю правду, и ничего кроме правды, он покрылся пятнами героинового мака и сидел с некрасиво открытой пастью, как у крепкого наркомана в минуты прихода кайфа.

– Эй, - похлопал его по плечу.
– А ты не верил, Анатоль. Главное, верить, - назидательно проговорил.
– И это только начало, - пошутил привычно, - нашего конца.

Потом перед нами явился главный менеджер Попович. Утром он выглядел этаким фанфаристым фан-фаныч. Он носил себя - не ходил. Он верил в свою состоятельность, как депутат Думы. Что же теперь? Ничего приятно: сдувшийся, подобострастный толстячок с обвислыми бульдожьими брылами. Глянув на меня больными глазами, сюкнул: