– Да вы в обход идите! – посоветовала девушка, видя, что я никак не определюсь с направлением движения. – Сначала прямо до бассейна, а потом направо по тропинке.

Я послушно пошла прямо, гадая, что именно тут может именоваться бассейном? Выяснилось, что в роли такового выступает чугунная ванна, по самый бортик закопанная в землю. Емкость была наполнена темно-зеленой водой, в которую я едва не рухнула, потому что элементарно не разглядела это ирригационное сооружение в густой траве. Одну ногу я все-таки замочила, а потом чуть не наступила на лягушку. Не знаю, кто из нас больше испугался, но заорали мы одинаково громко и возмущенно.

– Это кто тут шастает? – Из сарайчика, к которому от лягушачьего бассейна открывался прямой путь по тропинке из битого кирпича, высунулась голая как колено голова.

Отраженное полированной лысиной солнце ударило мне в глаза, я зажмурилась, вскинула руку с тортиком и, держа картонную коробку у лба как козырек, отрапортовала:

– Представитель профсоюзной организации фабрики музыкальных инструментов!

– А с виду такая хорошая девочка! – укорил меня дедушка.

Я заподозрила, что заслуженный работник упомянутой фабрики сохранил не самые лучшие воспоминания о своем трудовом коллективе, и в ходе дальнейшей беседы с Сергеем Сергеевичем это подозрение подтвердилось.

– Шкуры они там все! – желчно заявил дедушка Сахаров.

Я машинально посмотрела на пару кошек, вольготно раскинувшихся в тени под стенкой сарая, но тут же смекнула, что скорняжными изделиями дедушка обозвал вовсе не своих четвероногих питомцев, а профсоюзных деятелей музфабрики.

– Вообще-то, я к вам с поздравлением, – сказала я, надеясь умилостивить сурового старца. – Вот тортик принесла и букетик.

– Неужто еще при жизни цветочков дождался? – съехидничал вредный дед. – По какому такому поводу?

– По поводу Всемирного дня создателей и реставраторов музыкальных инструментов! – бойко соврала я.

– Да у меня таких дней было по пять в неделю, почти сорок лет подряд, – уже спокойнее отозвался дед. – Что там у тебя в бумажке?

– Тортик в шоколаде, – я протянула ему коробку.

Кошки под стеночкой открыли по одному глазу каждая.

– Вафельный! – критично заметил старец. – Ну, кстати я новый зубной протез сделал, хоть разжую угощение-то.

Крепкими коричневыми пальцами, похожими на сучки дерева, дед ловко распечатал картонную коробку, разорвал целлофановый пакет и вытряхнул коричневый брикет прямо на скобленый деревянный стол. Кошки синхронно вытянули шеи, но кондитерское изделие их не воодушевило, и зверюги снова сонно зажмурились.

– Чаю не предлагаю, лень в дом идти и воду кипятить, – деловито сказал Сергей Сергеевич. – У меня тут в кадушечке квасок домашний есть, ядреный – ух! Будешь?

– Буду, – послушно ответила я, мысленно поблагодарив папулю за ценную школу.

Вафельный тортик с ядреным домашним квасом пугал меня не больше, чем омлет с селедкой.

– Тогда садись!

Дед согнал с кресла-качалки не замеченного мною ранее кота номер три, и я осторожно опустилась на плетеное сиденье, накрытое лоскутной подушечкой, засаленной и плоской, как блин. Кресло подо мной заволновалось, и я поспешно вцепилась одной рукой в край прочного с виду стола.

– Вот тебе квас, а тортик сама бери. Приятного нам аппетита! – Сергей Сергеевич с откровенным удовольствием впился в хрустящий кусок новыми вставными зубами.

Из вежливости я пригубила светло-желтый пузырящийся напиток, а торт есть не стала, решив оставить его старому сладкоежке.

– Ну, и какой зверь в лесу сдох? – поинтересовался дед, в считаные минуты прикончив половину торта.

Я огляделась, вновь задержав взгляд на неподвижных кошках.

– Чтобы фабричный профком цветы да гостинцы пенсионерам раздавал – такого у нас никогда прежде не бывало! – сообщил между тем Сергей Сергеевич. – Никак, этим шкурам опять что-то от меня понадобилось? Пианино перекрасить в розовый цвет или рояль в полосочку сообразить?

– Разве такое бывает? – удивилась я.

– Нынче все бывает, – дед убежденно кивнул, вновь послав мне лысиной солнечный зайчик. – В прошлом году один новый русский буржуй привез реставрировать старое беккеровское пианино. Просил покрасить его голубым, специально фотографии своей гостиной приволок, чтобы мы в тон поточнее попали. Ну, мы и попали! Так попали, что пианино на фоне стены и не видно стало! Чисто маскировка музыкального инструмента на местности! Пришлось буржую обои свои перекрашивать, чтобы приглашенный пианист не шарил вслепую по углам в поисках своего орудия труда.

Я выслушала воспоминания бойца невидимого музыкально-инструментального фронта с относительным интересом. В другое время я не поленилась бы задать занятному старику пару-тройку вопросов, сейчас же меня по-настоящему интересовал только один громоздкий предмет – немецкий шкаф «Хельга». Как мне вырулить на тему антикварной корпусной мебели, я еще не придумала. Неожиданно дед сам мне помог.

– Я сволочей этих, шкур профкомовских, за что не люблю? – произнес он, агрессивно надкусив очередной кусок торта. – За то, что они меня со шкафом здорово обидели.