Шрифт:
— Что для тебя самое тяжелое? — спросила терапевт.
— Мои вспышки раздражения. Папа подарил мне боксерскую грушу, и когда у меня нет приступа раздражения, я в нее стучу, вроде бы помогает. У меня обычно много энергии, когда наступает приступ.
— Хорошо, — сказала миссис Ортис, — теперь я хочу поговорить несколько минут с вашими родителями, поэтому прошу, молодые люди, пройти в приемный покой.
Оставшись наедине с родителями, миссис Ортис сказала, что хотела бы выяснить, что в прошлом срабатывало в воспитании сына и дочери и как их шестилетняя девочка уживается с братом.
— Сейчас Рут борется с ним, — ответил отец. — Раньше боялась, а сейчас борется за себя. Он бьет ее, а она не убегает, а пытается дать сдачи. В каком-то смысле это хорошо, но я боюсь, что он ей голову снесет.
— Вы боитесь этого мальчика? — спросила миссис Ортис.
— Я вам кое-что расскажу, — ответил отец с нескрываемым восхищением в голосе. — Неделю назад у нас произошел невероятный случай. Я слышал обо всех этих приступах, но сам ни разу не видел ничего из ряда вон. Где-то недели две назад он заупрямился по поводу какой-то ерунды, и с ним случился этот припадок. Я схватил лопатку и шлепнул его по заднице. У меня сердце кровью обливалось, когда я это делал. Так вот, на него это не произвело ни малейшего впечатления. Что бы вы ни делали, ему на это наплевать. Он никогда не покажет, что задет.
— После вашего шлепка он не прекратил истерику? — спросила миссис Ортис.
— Нет, только начал бить меня. Я ему не мешал, и он стоял и колошматил меня изо всех сил.
Терапевт подвела итоги их усилиям: диета, программа «Обучение родителей эффективности», шлепание.
— Приступы — это что-то отдельное, особенное. Как будто внутри у него переключатель, — вступила в разговор мама.
— Вы боитесь этого мальчика? — теперь уже ее спросила миссис Ортис.
— На личном уровне я его не боюсь, — покачала головой мама. — Но я внимательно слежу за ним. Не хочу, чтобы он сделал больно себе или кому другому или разрушил дом. — Она засмеялась. — Я имею в виду, что лично я не боюсь, что он меня поранит. Но все это очень неприятно.
— Что меня пугает, так это то, что я не понимаю этого, — сказал отец. — Это ненормально.
— Да, это, без сомнения, ненормально, — отозвалась мама.
— Я никогда раньше не видел ребенка в таком сумасшедшем состоянии. Просто страшно — как будто он одержим. Я даже подумывал об этом. Это просто другой человек.
— Кажется, что у него в душе — безграничный гнев, — продолжала мама, — и я хочу понять, что же стоит за этим гневом. В чем причина? Он не чувствует себя в безопасности. Много, много раз он говорил, что папа его не любит или что папа его ненавидит. Чаще всего я позволяю ему выговориться, а потом привожу ему конкретные примеры того, что папа для него сделал.
Узнав, что поблизости не живет никто из родственников, а значит нет никого, чтобы помочь этой паре, терапевт позвала мальчика для беседы. Когда терапевт попросила описать какой-нибудь конкретный случай, вызвавший проблему в школе, выяснилось, что таковой случился на этой неделе. «Это было связано с резинкой», — попыталась рассказать мама, но терапевт попросила рассказать самого мальчика.
— Учительница послала меня в учительскую, — сказал Артур, — потому что нельзя так делать руками, — он показал, как нельзя крутить руками. — Она послала меня в учительскую, и за дверью я нашел резинку. Я ее вертел в руках. Я пришел в учительскую, а там кто-то уже сидел на моем стуле. — (Он так часто бывал в кабинете директора, что завоевал себе право иметь там «свой» стул.) — Тогда я взял другой стул и подвинул его, чтобы у меня было что-то вроде парты. Я крутил резинку, и один из моего класса пришел и принес мне задание. Я смотрел в книжку, а тут подошла секретарша и забрала мою резинку. Она сказала, что не отдаст резинку, пока не выполню задание. Я хотел, чтобы она отдала мою резинку, вот я и пошел за ней, и она меня оттолкнула. С этого все и началось.
— С этого началось что? — уточнила терапевт. — Что случилось потом?
— Ну, я не все помню, — невнятно пробормотал мальчик. Терапевт попросила родителей выяснить, как именно вел себя
Артур, и отец стал его расспрашивать. Сначала поинтересовался, что в первую очередь подняло всю бучу. Мальчик ответил: «Резинка». Отец заметил, что складывается впечатление, будто началось все еще в классе, и спросил, что там произошло. Описывая учительницу, которая заменяла в тот день их постоянную, мальчик сказал:
— Она велела мне сидеть спокойно. Я прекратил крутить пальцы, но она сказала, что я все равно не сижу спокойно. И она послала меня в учительскую. За дверью я поднял резинку.
— Когда ты крутил пальцы, а она велела прекратить, — продолжал расспрашивать отец, — ты прекратил?
— После первого раза прекратил, а второй раз должен был идти в учительскую. Я не делал ничего, я не знаю, что случилось. Она противная училка, мне она никогда не нравилась.
Отец попросил рассказать, что случилось с резинкой, и терапевт протянула ему резинку, чтобы мальчик показал, что с ней делал. Мальчик продемонстрировал, как играл, пока секретарша не взяла резинку.
— Она сказала: «Отдай мне ее» или что? — продолжал отец.
— Она сказала: «Отдай мне ее».
— И ты отдал?
— Да, — кивнул мальчик. — Я сказал: «Что вы будете с ней делать?» Она сказала, что не отдаст, пока я не закончу задание.
— Это тебя и взбесило? — спросил отец.
— Да, потому что я пытался сделать задание. Я ей это сказал, а она сказала: «Прости, но сначала ты должен сделать задание, а потом я верну тебе резинку». Я сказал ей, что не знаю, что делать. Если бы она сказала, что делать, я бы сделал, а мою резинку она должна отдать. С этого все и началось. Потому что я подошел к ней за резинкой, а она оттолкнула меня.