– Что за шутки? Чем ты занимаешься? Ведь к тебе же гость!

– А, это ты? – спокойно сказал хозяин.

– Что значит «а, это ты»? Неужели трудно было откликнуться? Дом словно вымер.

– Гм… Я здесь думал кое о чем.

– О чем бы ты ни думал, а откликнуться мог!

– Пожалуй, что и мог бы.

– Как всегда непробиваем.

– Видишь ли, с недавних пор я занимаюсь совершенствованием духа…

– Ну и чудак! Каково же будет гостям, если ты до того усовершенствуешь свой дух, что перестанешь откликаться? Прямо в дрожь бросает от твоей невозмутимости! Я же не один к тебе пришел. Я к тебе такого гостя привел! Вставай, пойдем, я вас познакомлю!

– Кого это ты привел?

– Увидишь, пойдем. Он очень хочет тебя видеть.

– Кто?

– Да не все ли тебе равно – кто? Идем!

Хозяин проворчал: «Опять, наверное, дурака валяешь», – поднялся, не вынимая рук из-за пазухи, вышел в коридор и направился в гостиную. В гостиной лицом к токонома [174] величественно восседал на циновке какой-то старичок. Хозяин немедленно извлек руки из-за пазухи и опустился на циновку возле самого входа. Но старик сидел лицом к токонома, а хозяин – за его спиной, глядя ему в затылок. Естественно, в таком положении было очень неудобно обмениваться приветствиями. Между тем известно, что люди старого поколения всегда очень щепетильны, когда дело касается церемоний.

Старичок указал на токонома и сказал, обращаясь к хозяину: «Пожалуйте сюда». Еще три года назад хозяин считал, что в комнате можно садиться где заблагорассудится. Но потом кто-то прочитал ему лекцию о токонома, из которой выяснилось, что некогда токонома была тронным местом. Отсюда хозяин сделал вывод, что токонома предназначены исключительно для посланцев императорского двора, и больше никогда не приближался к этому месту. Тем более ему не хотелось подойти к токонома теперь, когда прямо перед ней восседал незнакомый старец.

Хозяин в замешательстве не мог выговорить ни единого слова приветствия. Он склонил голову и повторил слова гостя:

– Пожалуйте сюда.

– Нет, – ответствовал старик. – Тогда я буду лишен возможности приветствовать вас подобающим образом. Уж пожалуйте, прошу вас.

– Нет, тогда я не… э-э… Пожалуйте, прошу вас, – сказал хозяин.

– Вы своей скромностью повергаете меня в ужасное затруднение. Я оказываюсь в неловком положении. Пожалуйста, без стеснения, прошу вас.

– Своей скромностью… Повержен в ужас… Как-нибудь… – хозяин, побагровев, принялся мямлить, словно рот у него был набит картошкой. Видимо, совершенствование духа не пошло ему на пользу. Мэйтэй-кун с улыбкой наблюдал за всем происходящим из-за фусума. Затем это ему надоело, и он сказал:

– Да ладно, иди уж. Ты так прилип к порогу, что мне и сесть некуда. Давай, не робей!

Он толкнул хозяина вперед. Делать нечего, хозяин приблизился к токонома.

– Кусями-кун, это мой дядя из Сидзуока, о котором я тебе часто рассказывал. Дядя, это Кусями-кун.

– Наконец-то я имею честь лицезреть вас, – сказал старик. – Мэйтэй пользуется вашей благосклонностью, и я тоже, недостойный, давно мечтал побеседовать с вами. К счастью, сегодня мы проходили неподалеку от вашего дома, и я решился навестить вас, чтобы принести свою благодарность за ваше благостное внимание к Мэйтэю. Прошу вас, не откажите в любезности побеседовать со мной и не лишайте меня своих милостей в будущем.

Старик произнес этот монолог в старинном стиле без единой запинки. Кажется, никогда раньше мой необщительный и угрюмый хозяин не сталкивался с такими благовоспитанными старцами. И если уж он с самого начала пришел в замешательство, то теперь, когда его обдали потоком таких приветствий, он позабыл и про корейский женьшень, и про разукрашенный конверт. С большим трудом он выдавил из себя весьма странный ответ:

– Я тоже… Я тоже… Собирался посетить… Прошу благосклонности…

Тут он приподнял голову и украдкой взглянул на гостя. Но старичок по-прежнему склонялся в низком поклоне, а посему хозяин тоже поспешил уткнуться лбом в циновку.

Выдержав паузу, старик поднял голову:

– В прежние времена у меня здесь был дом, и я долго жил в столице у ног сегуна. Но в дни Переворота [175] я надолго уехал отсюда, а когда вернулся, то обнаружил, что совершенно не узнаю столицу. Если бы не Мэйтэй, не знаю, что бы я стал делать. Хоть и говорят, что все в мире меняется, но все же род сегуна триста лет…

Видимо, Мэйтэй счел, что старик несет чепуху, и перебил его:

– Род сегуна, дядя, несомненно, хорош, но и эпоха Мэйдзи тоже превосходна. Наверное, в те времена не было Красного Креста?

– Не было. Ничего похожего на Красный Крест не было. И такая штука, как лицезрение великого князя – это тоже возможно только теперь. В наше время великим князьям не поклонялись… Вот и я по долголетию своему сподобился посетить сегодняшнее собрание да еще услышать голос его высочества великого князя. Так что теперь можно было бы и умирать.

– Уж и то хорошо, что увидели Токио после такого перерыва. Знаешь, Кусями-кун, ведь дядя специально приехал из Сидзуока на конференцию Красного Креста. Мы только что были в парке Уэно на этой конференции, а на обратном пути зашли к тебе. Видишь, он в сюртуке, который недавно заказал себе у Сиракия.