Шрифт:
– Шакалы, шакалы! Белый шакалы!
Под навесом рядом с шорной два раза звякнул колокольчик – кто-то подъехал к тайным воротцам со стороны Караульной горы. В плахах заплота была запрятана веревочка, протянутая под навес, про нее знали только члены подпольного комитета. Звонить надо было дважды с интервалом: первый раз – два звонка, и через минуту – еще три звонка.
Абдулла и Ной напряженно ждали, пока еще три раза не прозвенел колокольчик. Свои, значит!
– Артем приехал! – сказал Ной и не одеваясь кинулся во двор.
Абдулла вышел следом, плотно закрыв дверь. Во тьме поднавеса они увидели, как Артем помогает кому-то сойти с телеги.
– Селестина Ивановна! Живая?! Слава Христе! – узнал Ной.
– Живая, – глухо отозвалась она, и голос у нее почему-то оборвался, – только вот… Осторожней снимайте брезент…
Ной наткнулся в темноте на что-то мягкое и, ощупав брезент, откачнулся:
– Что?! Кто там?!
– Пашеньку привезли.
– О, господи!
Ночь, ночь! Беспросветная, темная ночь! А было ли солнце?
Может, не было ни солнца, ни сизого восхода утра, когда она, Селестина, маленькой девочкой поклялась отомстить за смерть матери. Может, не было часовни Прасковеюшки-великомученицы, которую, по преданию, разорвали конями кучумцы, и отец-атаман на месте ее смерти поставил часовенку с позолоченным крестом? И под этой часовенкой без креста и песнопений сегодня они зароют еще одну убиенную Прасковью с младенцем! Может, и Прасковьи-Грушеньки не было?! И Селестины тоже не было?! Что было? И как было?
Селестина шла, шла, упрямо карабкаясь на гору, и слезы застилали ее глаза.
На солнце глядеть – ослепнешь.
Но даже в малой капле росы можно увидеть солнце. И лучи его не жалят, а ласкают!
В одной душе можно увидеть все беды и горе людское. Но почему так мало отпущено счастья человеку? Что ей делать теперь, Селестине? Каким солнцем растопить ненависть, посеянную в сердце?
Артем говорит: ехать в тайгу к Кульчицкому. Там собирается партизанский отряд. Восстание!
Только восстание поможет народу сбросить ярмо ненавистной власти!
Жаль, что Артем не может поехать с Селестиной и Ноем Васильевичем! Он еще надеется на связь с Центром.
Селестина сама не раз встречалась со Станиславом Владимировичем Кульчицким в Минусинске. Интересная личность! Все он за кого-то хлопотал! Какие-то прошения крестьянам писал…
– Пойдем, Селестина Ивановна, – сказал Ной, когда последняя лопата земли была брошена на могилку Прасковьи Дмитриевны.
На горизонте зарделась алая полоска утренней зари. Артем, Абдулла, Селестина и Ной стали спускаться с Караульной горы.
ЗАВЯЗЬ СЕДЬМАЯ
I
Дорога, дорога!
Лес и небо да горы вокруг!
Они все едут, едут, едут, Селестина и Ной, а конца пути не видно.
Лохматилась осень. Гасли тусклые дни один за другим. Дули ветры, отряхивая наземь желтизну кудрявых берез и багрянец осин по логам. Над тайгою месились тучи, и частенько ночами выпадал снег – начинался октябрь.
Они часто останавливались на привалы, разжигали костер, сушились у огня и грелись, стараясь не попадаться людям на глаза.
Так они и ехали от деревни к деревне берегами Енисея – то правым, то левым, переправляясь на паромах. А осень все гуще и гуще, и холода все сильнее. Травы серебрились от инея.
У Селестины от долгой, непривычной езды в седле болели ноги – еле спешивалась. К концу второй недели добрались до Яновой. Ной решил побывать у Курбатова, понюхать воздух – как и что?..
Уже в надворье он сразу заметил большие перемены в хозяйстве Курбатова. Никто не встретил их, не распахнул ворота, не помог расседлать коней. В ограде пахло запустением. Работницкие избы не светились, хотя Ной с Селестиной приехали потемну. Шорная мастерская Селиверста Назарыча на железном замке. Сам хозяин сошел с крыльца, поприветствовал:
– Милости просим. – А в голосе сумность. Ни улыбки, ни живинки в глазах.
– Дозвольте передохнуть, Терентий Гаврилович, – сказал Ной. – Неделю в пути. Это сродственница моя в дальнем колене… Ну, и товарищ по несчастью. Обскажу потом.
– Проходите, проходите! Не обессудьте, что так встречаем…
В передней избе, где за большим скобленым столом обедало когда-то вместе с хозяевами и работниками до двадцати душ, встретила гостей хозяйка Павлина Афанасьевна, до неузнаваемости постаревшая, да хлопотала с самоваром кормилица семьи – Федосья Наумовна.