Шрифт:
— Может, лучше вам уйти отсюда? — робко начала она. — Раз уж арестован Стороженко, то и на вас показать могут…
Он быстро оглянулся и с угрюмой настороженностью прошелся по комнате.
— А куда? Куда уйти? Все не просто. Нужно конспирироваться так, чтобы к тебе не могли найти путь враги, но нашли единомышленники… Ну уйду — и весь труд пойдет прахом… Прервутся связи… Нет, ты так и скажи Луговому, что я остаюсь на месте… И буду здесь до конца…
«Хорошо, если бы сюда больше никто не пришел! — с тоской думала Тоня. — Мне ничего не нужно знать, ничего». Хотелось побыстрее уйти. В конце концов, скажет Штуммеру, что этого потребовал Коротков. Но она не теряла надежды найти способ, чтобы сказать ему об опасности, в то же время не раскрывая себя до конца. Урок Камышинского многому ее научил. Не у всех, оказывается, хватает мужества бороться в одиночку. За ней стоят и Егоров, и Дьяченко, и группа Федора Михайловича, и она не может, не имеет права ими рисковать. А где-то в самых глубинах сердца, не признаваясь в этом самой себе, она тоже боялась одиночества, и тюрьмы, и жестоких допросов.
Коротков молчал, сосредоточенно глядя поверх ее головы. Казалось, он погрузился в мир своих нелегких мыслей, куда не было доступа никому, кроме него самого.
— Вот что, Тоня, — наконец тихо заговорил он и погладил край стола своими длинными пальцами, словно успокаивая самого себя, — передай Луговому, что я согласен. Группу выделю. Пять человек. Двое из них — опытные подрывники. Пусть сообщит через тебя время и место… И еще скажи, что у меня, мол, все в порядке. Действую по плану… А теперь, как мне ни приятно твое общество, ступай. Да вот возьми на дорогу что бог послал — хлебца… Больше нечем мне тебя угостить.
Он встал, достал из шкафа большой хлебный нож, а Тоня заметила там, в глубине, на полке, яркие этикетки французских консервов. Она уже видела такие консервы в магазинах на Дерибасовской, но купить их было просто немыслимо!
Коротков отрезал от своей початой буханки щедрый ломоть, тщательно завернул в газету и протянул Тоне:
— Ну, прощай. Ты славная девушка, Тоня!
Она взяла хлеб, попрощалась и ушла с тяжелым и беспокойным чувством, в котором сама не могла разобраться. Что это? Привычка притворяться бедным и несчастным? Или скупость? Или, может, это НЗ [3] для подпольщиков, отправляющихся на операции? Но неужели он хранит в своем шкафу продукты для целой группы? Нет, это маловероятно.
3
Н З — неприкосновенный запас.
Хлеб она съела до последней крошки, едва только вышла от Короткова.
По дороге Тоню никто не остановил. Она вернулась домой к вечеру, такая усталая, что не было даже сил согреть чай.
А ночью внезапно проснулась. Почудилось, что в окно постукивает ногтями Егоров. Но нет, за стеклом никого ни было. На крышах истошно рыдали кошки. Они праздновали наступление весны.
Глава пятая
— Я была в Люстдорфе, — сказала Тоня, едва войдя к Федору Михайловичу.
— Где? — насторожился он.
— В Люстдорфе. У Короткова.
— Кто такой Коротков?
— Руководитель группы.
— Какой группы? Нет в Люстдорфе никакого Короткова.
— Есть. Я сама с ним разговаривала.
Она подробно рассказала и о своем разговоре со Штуммером, и о встрече с Камышинским, которого Штуммер назвал Петровым, и о своем походе в Люстдорф от имени некоего неизвестного ей Лугового. Обстоятельно, стараясь не упустить ни одной детали. Описала поведение Короткова, не забыла сказать и о Мироне Стороженко, в аресте которого сама убедилась.
— Удивительно! — проговорил Федор Михайлович. — Какой-то человек действует от имени подпольщиков и, насколько я тебя понял, ищет связи с ребятами, которых мы спасли. А я между тем после недавних арестов не могу восстановить связи с целым рядом товарищей.
— Конспирация! — хмыкнул Егоров.
А Федор Михайлович спросил:
— Так кто же такой этот самый Луговой? Сумела ты понять, что он из себя представляет?
— Нет. Но Коротков его, по-моему, знает.
Федор Михайлович с ожесточением вцепился пятерной в свою бороду; казалось, он начисто оторвет ее.
— Значит, так, — вслух размышлял он. — Получается, что Луговой действует на железной дороге. Но если он просит помощи, стало быть, дела его не слишком хороши. С другой же стороны, судя по твоему рассказу, у Короткова довольно крепкая группа. Все это весьма загадочно!
— Но что мне сказать Штуммеру? — спросила Тоня, которая не переставала мучительно размышлять о предстоящем свидании.
— Подписку о сотрудничестве с тебя взяли, так? — спросил Федор Михайлович.
— Нет. Мне пока удалось отбиться, — возразила Тоня.
Егоров со злостью вставил:
— Ничего, пусть этот Штуммер подождет. Успеет!
— Нет, Егоров, здесь очень опасно играть в независимость, — серьезно заметил Федор Михайлович. — У Тони положение сложное!..
— Так давайте решать… Но чуть позднее, — все так же нервно сказал Егоров. — Мне пора уходить, радиограмму подготовить.
— Передавай, — согласился Федор Михайлович, — Тоня покажет тебе, где радистка.
— Федор Михайлович!
— Что? — обернулся он к Тоне.
— Как же все-таки предупредить Короткова? Я ему, конечно, намекнула, но прямо сказать не решилась…