Федор Борисович Дунда готовился к трудной экспедиции на Тянь-Шань.

Семь лет минуло с тех пор, как у перевала Коксу промелькнул перед ним дикий человеческий детеныш, играющий с медведями.

Эти годы не прошли даром. Федор Борисович окончил наконец университет, работал на кафедре, стал старшим специалистом Института мозга Академии наук СССР, опубликовал ряд научных статей и среди них статью «Психический барьер между человеком и животными». В ней он упомянул и о ребенке, которого видел когда-то на Тянь-Шане.

Статья вызвала шум в научных кругах, многочисленные отклики. Получил он письмо и от своего алма-атинского сослуживца, старого товарища по гражданской войне, аптекаря Голубцова.

Голубцов писал, что, проезжая недавно по Семиречью, столкнулся со странными слухами, будто бы в горах Джунгарского Алатау обитает загадочное человекообразное существо, изредка встречаемое местными жителями. Казахи называют его Жалмауызом [1] , насылающим на людей чуму, холеру и оспу.

Нет ли здесь прямой связи, спрашивал Голубцов, с описанным в статье фактом?

Письмо старого друга ободрило Дунду. Ведь большинство «серьезных ученых» упоминание о «медвежьем мальчике» встретило с неприкрытым недоверием. Федору Борисовичу пришлось выслушать не только научно аргументированные опровержения, но и прямые насмешки. Не раз вспоминалось ему, что первыми словами, с которыми он сам когда-то обратился к пылкому Скочинскому, были: «Расскажи мы об этом людям, нас всех троих попросту назовут фантазерами». Кстати, после опубликования статьи Скочинский не заставил себя долго ждать. Он прислал Дунде большое письмо. Рассказывал, что работает в Челябинске учителем географии, но готов бросить все, чтобы вновь пойти в горы, где в погоне за бандой Казанцева они встретились с той загадкой природы, которая и ему, Скочинскому, вот уже семь лет не дает покоя. Федор Борисович немедленно телеграфировал ему, что о лучшем спутнике в его любительской экспедиции он и мечтать не мог.

После сообщения Голубцова о загадочном Жалмауызе Дунда уже не сомневался, что своей экспедицией он принесет пользу не только науке, но и классовым интересам страны. Найдя мальчика, он опровергнет среди казахов религиозный миф о существе, якобы насылающем на них болезни и мор.

Однажды, проведя очередную консультацию в университете, Дунда собрался уходить домой — в свою пустую, как склеп, комнату, которую снимал в районе Марсова поля. Внезапно его окликнули в коридоре:

— Федор Борисович!

Он оглянулся. Перед ним в затемненном простенке стояла девушка — незнакомая, со светлой косой, в длинной юбке из черной и плотной ткани и в белой с низким вырезом кофточке.

— Федор Борисович! — повторила она тем же официальным тоном, словно готовясь сделать внушение за какую-то допущенную им нелепость. — Я хотела бы с вами поговорить… — Теперь в ее глазах что-то робко дрогнуло, и она поспешно добавила: — Если у вас найдется минутка времени.

Он потянулся снова к двери, как бы приглашая этим жестом войти в комнату.

— Нет, нет, — поспешно сказала она. — Я хотела бы наедине. Если можно, я изложу свою просьбу по дороге.

— Как вам угодно.

Он опустил руку, и они пошли в глубь коридора, пронизанного через огромные окна ребристыми солнечными пучками — мимо вазонов, огромных картин в простенках к мраморной лестнице, ведущей вниз. За спиной шумно распахнулись двери — и зазвучало множество веселых, радостных голосов. Несколько человек обогнали их, и кто-то из девушек, полуобернувшись, спросил его спутницу:

— Дина, тебя подождать?

— Нет, не надо. Я, по-видимому, задержусь, — ответила девушка, и в тоне ответа снова проскользнули строгие официальные нотки.

Когда они вышли на улицу, Дунда задержал шаг и с мягкой улыбкой сказал:

— Я слушаю вас.

Она тяжело вздохнула. Решительности на лице как не бывало.

— Федор Борисович… я к вам по весьма важному для меня вопросу…

И он понял, что она все еще находится во власти заученного для этой встречи с ним поведения и говорит заготовленными фразами, и тогда, чтобы подбодрить ее, он сказал с легкой небрежностью:

— А вы смелее! Говорите, что бог на душу положил.

Она через силу заставила себя улыбнуться, и он увидел, что лицо ее потеряло свою собранность, освободилось от напряжения.

— Меня зовут Диной… Дина Григорьевна Тарасова. В этом году я оканчиваю университет. Буду историком. Я всегда любила историю…

— Приятно слышать, — вставил Федор Борисович.

— Ну и вот, — продолжала она, уже заметно успокаиваясь и свободно постукивая каблучками стареньких, потрескавшихся на сгибах туфелек, — я узнала от своей подруги (она на биологическом факультете), что вы собираетесь на Тянь-Шань. Я прочла все, что писали о вашем «медвежьем мальчике». Я не верю вашим противникам. Возьмите меня в экспедицию. Я согласна на любые условия. Я буду делать все, что от меня потребуется. Пожалуйста, Федор Борисович, не торопитесь сказать «нет». Потому что это для меня очень, очень важно. Повторяю, я согласна на любые условия… Я крепкая, выносливая…