– Е-мое! При чем тут итальянский-то, я не пойму? Это что за записка?

– Это, Сережа, четвертый труп. Час назад нашли. А это – ксерокопия записки, которая была приложена к покойнику. Так что Шувалов твой никакого отношения к этому не имеет.

– Но почему по-итальянски? Что за выпендреж?

– Потому, Сережа, что я хорошо знаю итальянский, и я имела глупость сказать об этом в той телепередаче. Все это делается не против Татьяны. Это против меня.

– Ни хрена себе! – присвистнул Зарубин. – А ты-то что ему сделала? Чего он к тебе прицепился? И вообще, ты хоть понимаешь, кто он такой?

Настя молча пожала плечами и вдруг беззвучно заплакала.

Короче, отправился я нести действительную военную службу. Мне повезло, причем дважды. Во-первых, воевать не послали, хотя было куда. И во-вторых, командир танковой дивизии, где я «отбывал», оказался владельцем роскошной охренительно породистой кошки, с которой он совершенно не знал как обращаться. Такое часто случается, своими глазами видел: человеку, у которого никогда в жизни не было домашних животных, дарят котенка, или он бездомного подбирает, – это неважно, как котенок появляется, важно, что человек может к нему мгновенно прикипеть душой с просто смертельной силой, а как за питомцем ухаживать – его не научили, и любое проявление нездоровья вызывает панику, граничащую с обмороком.

Ну и вот, приезжает комдив к нам в часть и начинает всем направо и налево пистоны вставлять. Офицеры бегают белые от ужаса и на нас шипят, чтоб не высовывались лишний раз. Я-то еще совсем салага был, на моих глазах такое впервые происходило, поэтому я честно и откровенно глаза растопырил и спрашиваю:

– А с чего это комдив такой злой? Он всегда такой?

Мне объясняют, что не всегда, а только когда кошка у него болеет. И рассказывают душещипательную историю про то, как сын нашего комдива, офицер-подводник, привез полгода назад отцу двухмесячного котенка, к которому была приложена родословная длиной в три километра. В подарок, значит, привез. Погостил недельку и уехал. А через несколько дней погиб при выполнении служебного задания. Комдив у нас разведенный, семьи нет, только сын, который давно живет отдельно, и вот теперь остался он с этой кошкой, которая как есть последняя память о погибшем сыне. Понятное дело, если б сын ему книгу привез в подарок или там авторучку, так комдив и над этой вещью трясся бы, потому как последний подарок, память все-таки. А тут кошка, живое ведь существо, оно же страдает, когда ему нездоровится. Ну, думаю я себе, попал бедный мужик в переплет, породистые кошки – существа нежнейшие, микроб из воздуха вдохнут – и уже болеют. Так-то они здоровенькие, наследственность у них хорошая, но иммунитета никакого, поскольку их же выводят в тепличных условиях, чуть что – сразу к ветеринару и за лекарства хватаются, поэтому организм не приучен ни с какой хворобой бороться. По идее, эта кошечка комдивовская должна бы раз в дветри недели прибаливать. Я-то знаю, что болезни эти несерьезные и неопасные, а некоторые и вовсе не болезни, а нормальные проявления, но ежели хозяин этого не знает, то жизнь его превращается в цепь страданий и страхов. Я над этим не смеюсь, наоборот, отношусь сочувственно, потому как если хозяин вместе со своей кошкой страдает, значит, он ее любит, а для меня это главнее, чем диплом академика или звание героя.

У меня в тот момент даже мыслей никаких корыстных не было, просто мне и комдива от души жаль стало, и за кошку тревожно: ведь загубит по неопытности невинное создание. И я сказал кому следует, что если товарищ генерал желает, то я могу его проконсультировать в части ухода за любимым животным.

Беспроволочный телефон, как известно, работает быстрее обычного, особенно когда пистоны не хочешь регулярно получать, посему буквально на другой день меня вызвали и отправили киску осматривать.

Через месяц я комдиву нашему стал лучшим другом, не в прямом, конечно, смысле, он генерал, а я никто, солдат-первогодок, а в том смысле, что он нашел во мне человека, которому его кошка любимая так же небезразлична, как и ему самому. За месяц я ему полный курс прочитал по уходу за Филей (по родословной она была Фелиция Таггердаун Лекс Блю, но это за сто лет не выговоришь), научил правильно вычесывать, ушки чистить и глаза промывать, расписал всю кормежку на недельный цикл и диеты на три дня на случай болезни: один вариант – если рвота и понос, другой – если только одна рвота, и третий – если понос. Но две вещи наш генерал так и не осилил: давать таблетки и изучать Филины рвотные массы с целью определения причин хворобы.

Когда Филю тошнило (а это случалось не реже раза в две недели), комдив впадал в такой ужас, что уже не мог ничего соображать, не то что рвотные массы рассматривать.

Одним словом, обходиться без меня генерал уже не мог, и два года службы прошли в тиши и благополучии. Я эти два года внимательнейшим образом наблюдал за Филей, изучал особенности породы. Ну и, разумеется, «вел» в качестве участкового врача всех дивизионных котов, которых ко мне приносили офицерские жены и детишки.

Вернувшись домой после службы, я выдержал очередной трехмесячный наезд папаши на тему «ты должен учиться в институте и становиться лучшим в своей профессии». Армейская жизнь научила меня выдержке и корректности со старшими командирами, даже если они абсолютно не правы, поэтому моей природной вежливости хватило не на неделю, как раньше, а все-таки на целых три месяца.

Я был, безусловно, согласен с тем, что нужно быть лучшим по профессии, но понимал это таким образом, что если уж берешься что-то делать, то делаешь с душой и на совесть. Вот с этой самой душой и с этой самой совестью я всю жизнь занимался кошками и готов был заниматься ими, пока не помру. Папаня же имел в виду, что я должен стать знаменитым ученым-фелинологом, а это в рамки моих жизненных установок ну никак не вписывалось. Я не собирался выводить новые породы и изобретать новые сверхмощные лекарства, я хотел помогать и облегчать страдания тем кошкам, которые оказались никому не нужны и о которых некому позаботиться. Три месяца я отбивал атаки папаши, тщательно выбирая выражения и придумывая все новые и новые аргументы. Наконец я понял, что он меня не слышит и мои аргументы ему неинтересны, ему интересно поддержать семейную традицию и сделать меня достойным его предков. И тогда я перестал выбирать выражения и сдерживать голос.

Я позволил себе это только один раз, но этого раза оказалось достаточно, чтобы папаша отстал. Вероятно, я был весьма убедителен.

С Днем милиции тебя, Анастасия Павловна. С четвертым трупом. Да, праздник удался на славу. Значит, все-таки мишенью является не. Татьяна…

Ей было стыдно, но она изо всех сил старалась прогнать от себя эту мысль и придумать еще какой-нибудь вариант, объясняющий поведение преступника.