— О, шевалье де Фармер, вы еще живы?! — осклабился старый знакомец, узнав норманна с первого взгляда. — Вот не ждал!

Больше всего сэру Мишелю не понравилось то, что ломбардец вертел в руках тонкий кинжал-мизерикорд. А дальше началось нечто неописуемое.

Первым делом принц Джон полетел куда-то в угол, так как взбеленившийся нормандец, искреннее желающий спасти брата короля от неминуемой погибели, толкнул его всем телом и, крикнув Гунтеру: «Защищать принца!!» прыгнул на опешившего Понтия, в полете выхватывая меч из ножен. Понтий, у которого после обильного возлияния реакция была замедлена, сумел лишь уклониться от лезвия, целившего ему в шею, но получил-таки яблоком рукояти меча по скуле, отчего рухнул прямо на дремлющего волкодава. Пес не подал признаков жизни и на этот раз.

— Не трогайте собачку! — возмутился принц. — И вообще — шевалье, прекратите! Что за выходки?

Джон, кстати, валялся рядом с огромным дубовым шкафом, переплетясь конечностями с Гунтером, пытавшимся, как и приказал рыцарь, уберечь принца. А вот возле стола разворачивалась нешуточная драка.

Понтий, перекувырнувшись на полу, схватил меч, прислоненный к камину, и с низким воем бросился на сэра Мишеля. Несколько мастерских ударов норманн отбил, но не сумел увернуться от брошенной Понтием свободной рукой пустой бутылки, которая со звоном разбилась о крепкую рыцарскую голову. Мишель тяжело упал грудью на стол, своротив серебряные кубки и посуду, потом, последним усилием сдвинулся в сторону. Тонкое лезвие Понтиева клинка миг спустя опустилось на столешницу, выбив из досок фонтан щепок.

— Господа, сколько можно? — Джон наконец вскочил на ноги, стряхнув оборонявшего его Гунтера. — Что вы не поделили? Понтий, прекрати топтаться по моему псу!

Волкодав лениво приподнял голову, посмотрел осоловелым взглядом на ломбарца, стоявшего на его хвосте, и, безразлично зевнув, продолжил спать. Сэр Мишель, держась левой ладонью за рассеченный лоб, выполз из-под стола и снова направил острие меча на Понтия. Следующие две минуты были наводнены звоном оружия, неразборчивыми гортанными воплями и треском ломаемой мебели. Вскоре в дверях появились обеспокоенные физиономии Гая Гисборна и невесть откуда взявшихся стражников, а Джон, решившись, взял самое нерыцарское оружие — бронзовый сосуд, подобрался к Понтию, благо последний стоял рядом, обороняясь от вскочившего на стол сэра Мишеля, и саданул ломбардцу кувшином по затылку.

Волкодав так и не проснулся.

Не ожидавший от принца такого коварства Понтий повалился на спину, будто подстреленный из арбалета, сбив с ног Джона. Оба погребли под собой инертное тело собаки, только сейчас обиженно гавкнувшей. Гунтер по-прежнему стоял у стены, глядя выпученными от ужаса глазами на разгром в кабинете королевского брата.

— Теперь мы точно войдем в летописи, — едва слышно прошептал Гунтер, воочию представляя красиво выведенные строчки на пергаменте: «Такого-то дня августа 1189 года на площади перед Тауэром по приговору королевского суда казнены двое подлых убийц, поднявших руку на августейшую особу Джона Плантагенета, принца крови…» Обиднее всего представлять добродушный хохот этого проклятого Мак-Лауда и его дружков из шотландской стражи, которые наверняка притащатся поглазеть…

Охранники принца по-прежнему толпились у дверей, не решаясь зайти в кабинет, сэр Мишель, спрыгнувший со стола на пол, помогал Джону освободиться из-под тяжести Понтиевой туши (бастард Ломбардский посейчас находился без сознания), а Гисборн занимался абсолютно бесцельным делом — собирал разбросанную по полу посуду.

— Немая сцена у фонтана, — как бы невзначай проворчал слегка очухавшийся Гунтер. — Эй, охрана, — германец, которого охватил непонятый азарт, повернулся к мявшимся у порога стражниками и ткнул пальцем в бездыханного Понтия. — Вот того черноволосого дворянина связать и удалить отсюда!

— Чего? — вытаращил глаза молодой розовощекий здоровяк, как и Гунтер, рыжий. — А ты кто такой?

— Господа, прекратите, — это уже воззвал принц Джон, поднимая глаза к потолку. — Какого, прости Господи, дьявола вы устроили этот невероятный кошмар? Сударь, немедленно объяснитесь! — последние слова относились к сэру Мишелю, с невозмутимым и невиннейшим видом стоявшему рядом с Плантагенетом. Выглядел Фармер живописно — половина лица в крови, текущей из ссадины на лбу, одежда разодрана, обнаженный меч в руке — вылитый герой из песен о короле Артуре…

— Милорд, — рыцарь глянул на Джона немного обиженно. — Мы вас только что спасли от смерти! Разве вы не получали писем Гвидо Лузиньяна, короля Иерусалимского? Про…

— А ну молчите! — вдруг рявкнул Джон и глянул на Мишеля с удивлением. — Шевалье, вы мне передали кольцо графа Клиффорда с гербом Йоркширской епархии, теперь говорите о письмах Гвидо… Кто вы вообще такой? И где сам граф Клиффорд?

— Я все объясню, — с жаром сказал сэр Мишель. — Прямо сейчас!

— Прямо сейчас не нужно, — отрезал принц и обратился к Гисборну, стоявшему с несколькими серебряными тарелками в руках: — Гай, уведите охрану, позовите лекаря для сэра Понтия, которого я так неаккуратно ударил, и отведите этих дворян в другую комнату — пусть передохнут да умоются. А я… — Джон зыркнул на Мишеля. — Я зайду попозже, когда следы вашего визита в мой кабинет будут убраны!

— Провинция — она и есть провинция, — говорил Гунтер, оттирая смоченной в теплой воде тряпочкой лицо сэра Мишеля от кровавых разводов. — Ты подумай: явились к члену королевской семьи, устроили драку, едва не убили самого принца, перепугали всех, кого только можно — и ничего!.. И как мы теперь оправдываться будем?

Мишель морщился и молчал. Конечно, после таких невообразимых безобразий всякий нормальный дворянин, а тем более сын короля, немедленно выставил бы нарушителей этикета из своего дома, и хорошо, если бы этим наказание ограничилось. Джон, однако, проявил неимоверную терпимость — норманна вместе с оруженосцем отвели в соседнюю комнату, Гай лично принес бронзовый тазик с кипятком и бутылку вина, а явившееся на шум привидение короля Гарольда-сакса, на которое постоянные обитатели дворца смотрели, будто на привычный предмет меблировки, беззвучно слонялось из угла в угол мешая Гунтеру своим присутствием. Гай, помнится, сообщал, что привидение безвредное, но, глядя на ухмыляющуюся бледную рожу давно почившего короля, германец ощущал себя актером в футуристическом театре. Одно хорошо — Гарольд молчал, а не выл и не звенел цепями, как всякий порядочный призрак.