– Ваши документы, пожалуйста, – попросил сержант.

Марченко незамедлительно достал из портфеля военный билет и протянул дежурному.

Тот пролистал все страницы, а потом, усмехнувшись, сказал:

– Что-то вы, товарищ Крылов, засиделись в лейтенантах.

Действительно, Марченко было уже за тридцать, а выглядел он и того старше.

– Ну не всем же генералами-то! – отшутился он.

– Это точно, – рассмеялся солдат. – Я вот думаю в академию поступать. А сейчас на вас глянул – да катись она к чертям! Вот так просидишь всю жизнь лейтенантом, а толку?

– Ну, ты на меня-то не смотри. – Марченко решил все же объяснить странность со своим низким званием. – Я сам на повышение не иду.

– Это почему ж? – выкатил от удивления глаза солдат.

– Повысят, переведут куда-нибудь. А так я при своем начальнике, с которым всю жизнь. Понимаешь?

Солдат понимающе закивал головой:

– Ну да! Командир – отец родной!

– Вот – вот, – подтвердил Марченко.

– А если не секрет, то командир-то кто? – вдруг спросил сержант.

– Командир? Генерал Мацеевич. К нему и иду. Срочное письмо.

– Так письма ж вроде ему Иванов носит? – боец подозрительно посмотрел на Марченко, окончательно перестав улыбаться. 'Пропал, – подумал Марченко – сейчас будет звонить, выяснять'.

– Иванов болен. В госпитале.

Приготовившись к самому худшему, Марченко в следующую секунду понял, что партия еще далеко не проиграна.

– Вот так вот. А я ему говорил! Холод на улице какой, а он без шинели все бегал.

С воспалением слег?

– Точно, – выдохнул Марченко.

Сержант протянул ему документы и в тот же миг на его столе зазвонил телефон. Он поднял трубку, и, мотнув головой в сторону лифта, дал понять Марченко, что тот может проходить…

В темноте каждое неверное движение могло стать последним. Олег нащупывал мыском выступы на стене, пытаясь впиваться пальцами в выпуклости дома, от чего испытывал неимоверную боль. Преодолев расстояние в несколько метров, он оказался на уровне второго этажа. Стараясь действовать как можно тише, чтобы не дай бог не разбудить жильцов квартиры, он бесшумно, словно кошка, ступил на карниз.

Прислушавшись и удостоверившись, что с внутренней стороны окна все тихо, Олег стал перемещаться вдоль окон чужой квартиры, чтобы достичь козырька, нависающего над парадным входом. Это оказалось куда проще, чем ползти вниз по стене.

Оказавшись прямо над козырьком, Олег переместился еще на пару метров вниз, а потом решил просто спрыгнуть на чернеющий внизу квадрат козырька. Что он и сделал. Приземление прошло удачно, и оказаться на земле теперь было делом техники. Спустившись и ощутив асфальт под ногами, Олег напоследок посмотрел вверх, туда, где располагались его окна, а затем стремглав побежал в строну более менее оживленной улицы, которая находилась на расстоянии нескольких переулков от его дома. Добраться до дедовой дачи в этот час можно было только на такси, либо воспользовавшись услугами частников.

Машин, как на зло, почти не было. Олег вытянул руку и начал ожидать улова.

Наконец около него свистя тормозами остановился старенький форд. Олег открыл дверцу автомобиля и сунул голову в кабину.

– Куда? – поинтересовался водитель.

– В область, – коротко объяснил Олег.

– Очень далеко?

– Прилично.

Затем была озвучена сумма, заплатив которую, как показалось Олегу, можно было доехать на этом самом форде хоть до самой финской границы. Но деваться было некуда – да и торг в столь тревожный час был, мягко говоря, не уместен.

Ехали часа полтора. За это время Олег основательно наслушался радио 'Шансон', которое за время пути посвятило его во все тайны тюремного быта, а заодно и оперативно-следственных мероприятий, естественно, с точки зрения лирических героев услышанных им композиций. Блатняк Олег терпеть не мог, но из вежливости молчал, да к тому же периодически он настолько погружался в свои мысли, что просто не обращал внимания на музыку. Водитель, благо, попался немногословный.

Ехали практически молча. Лишь ближе к даче, Олег начал разъяснять куда поворачивать, а где лучше объезжать, что волей-неволей сопровождалось комментариями как его, так и водителя, на тему состояния российских дорог, да и качества жизни в целом.

И вот, наконец, показалась дедова дача. Олег сразу увидел, что в доме горит свет, но никакого движения не наблюдается. Прокрутив голове самый худший сценарий, в котором ему виделся распластанный на полу дед с зажатой в руке трубкой мобильного телефона, он наспех поблагодарил бомбилу, отдал деньги и, выскочив из машины, побежал в сторону дома.

– Дед! Дед! – закричал он, не успев закрыть за собой входную дверь.

– Я здесь.. – послышалось с террасы. 'Живой!' Дед полулежал на стареньком диване, держась рукой за сердце. Выглядел он плохо, что сразу же было заметно. Щеки и глаза Сергея Тимофеевича ввалились, а хриплое дыхание было отчетливо слышно за несколько метров.