Письма 1886-1917
вернуться

Станиславский Константин Сергеевич
Шрифт:

Милая маманя,

прости, что пишу тебе на простой бумаге, но оказалось, что у меня нет ни одного листа, а в гостинице прислуга очень медлительная, не дождешься, пока допросишься какой-нибудь вещи. Прежде всего поздравляю тебя со многими торжественными днями, например со днем моей свадьбы, со днем свадьбы Кукиных, с наступающим днем Володиных именин; уж очень обилен семейными праздниками июль месяц. Всех и не упомнишь. Благодарю тебя за поздравительную телеграмму. Наконец я в Виши и начал серьезно лечиться; по правде сказать, здесь и нельзя не серьезно лечиться, так как никакого другого дела и не придумаешь. Скука невообразимая, жара… Целый день музыка и гулянье, но не то гулянье, которого можно было бы ждать от французов, оживленное, веселое… нет… Все ходят понурые, важные, чопорные и сонные… Можно было бы подумать, что я в неметчине… Что сделалось [с] французами, куда девалось их оживление, не знаю. Даже 14 июля, в день национального праздника1, я не видал ни одного веселого лица, ни одной остроумной шутки, ни одной горячей, патриотической вспышки. Сами французы пожимают плечами и говорят: это уже не то.

Здесь, в Виши, все стараются быть аристократами или казаться англичанами, а это мало идет к ним. Рядом со мной за table d'hote {совместная трапеза в гостинице, пансионе (франц.).} сидит г-н префект. Это совсем опереточная фигура, он от важности не кланяется, а только моргает глазами и буквально подает только два пальца. Вчера на спектакле какой-то плохонькой приезжей труппы (в первый раз пошел в театр) мне опять пришлось сидеть с ним. Едва прослушав первый акт глупейшей пьесы "La dame de chez Maxime" {"Дама от Максима" (франц.).}со всеми каламбурами, штучками и остротами, которые я слышал 10 лет назад, я решил не возвращаться в театр. Выбрав самую отчаянную кокотку, я передал ей свой билет, предупредив, что рядом с ней будет сидеть очень богатый господин; не знаю, что там было, но сегодня префект на меня сердито и презрительно поглядывал во время завтрака. Вот какими глупостями забавляешься от скуки. Сказать, что мне нечего делать здесь, было бы неправдой. Я ужасно занят, с утра и до вечера, но все ужасно скучными делами. Вставать надо в 7 час. (это ли не возмутительно!). В 8 – душ. Кладут меня, раба божьего, на мягкий стол, поливают вонючей водой, а двое жидких французиков кулаками трут все тело. Потом поливают сногсшибательной струей воды больные части тела. Не могу сказать, чтоб это было интересно и занимательно. После душа потеешь и идешь менять сорочку. Потом четверть часа ходить, дальше бежать к источнику ("Hopital") пить воду, потом полчаса ходить, потом опять к тому же источнику, потом полчаса ходить, наконец к другому источнику (Source "Chomel" – для катара горла и носа). Длинный коридор, уставленный плевательницами, и толпа народа плюет, харкает, сморкается. Посморкавшись и поплевавши, бежишь завтракать, так как до этого времени куска не было в горле; конечно, оттоптав себе ноги по колена, ешь с аппетитом. Кормят, правда, очень хорошо. После завтрака кофе в кафе, и еле доплетешься до постели. Не успел отдохнуть и заняться кое-чем, как уж время идти опять два раза пить воды, плеваться и проч., потом обед, час-другой поболтаешься, и спать. Вот моя жизнь. Не дождусь, когда кончу.

Милая маманя, ради бога, береги себя. Когда же приедет этот Гетье? 2 Меня беспокоит, что никто не следит за твоим здоровьем, а это в твои годы – непорядок. Ради бога, не вздумай отвечать. Зная твою привычку писать по ночам, право, мне будет неприятно получить от тебя длинное письмо. Мне будет казаться, что ты его писала не чернилами, а своей кровью.

Если хочешь доставить мне большое удовольствие, напиши, что уместится на четверти этого листа.

Поцелуй от меня Володю, Нюшу, Маню, всю детвору. Елизавете Ивановне, Лидии Егоровне, няне, нашей Дуняше, Егору, всем – поклон.

Мысленно крепко тебя целую, благословляю.

Твой Костя

73*. Е. В. Алексеевой

Суббота 17/29

17 июля 1899

Виши

Дорогая маманя!

Я получил два твоих милых письма и ужасно благодарю тебя за них, но только в том случае, если они писаны не позднее 12 час. ночи, в противном же случае – только лишний раз жалею о том, как ты мало бережешь себя для нас всех, твоих детей, внучат и будущих правнучков, наконец, для самой себя. К сожалению, я не уверен в том, что письмо было писано не ночью, а посему на будущее время, если ты мне хочешь доставить настоящее, ничем не отравленное удовольствие, пиши письма на половинке этого листа, по крайней мере я буду сознавать, что если я и отнял у тебя частичку твоей ночи, то самую маленькую.

Поздравляю тебя с прошедшим именинником, поздравляю его и желаю ему от души на будущее время поставить себе правилом отдыхать от полутора до двух месяцев, так как это необходимо для него, для семьи и для дела. Переутомленная голова плохо работает, а энергии в человеке гораздо больше, когда он дает время накопиться ей. Вот лучшее пожелание, которое я мог бы сделать ему и… тебе.

Спасибо за сообщение относительно Феодосии. Думаю, что мы туда не попадем не по случаю карантина, а потому, что Маруся1 мне пишет, как плохо она переносит жару. Решено так. Из Виши, с остановками в Швейцарии, Вене, я еду в Харьков, а там видно будет, как решит Маруся. Уехать же отсюда – это истинное наслаждение. Боже мой, какая тоска и полнейшее разочарование французами. Они даже не мошенники, это слишком крупно для них. Они просто мелкие жулики, карманники, бог с ними. Едва ли я вернусь сюда во второй раз. Воды хороши, но прославленное их устройство душей – это пуф, реклама. Массируют здесь какие-то мужики, и если бы я не делал в Москве массаж, то теперь не было бы никакой пользы. Я их учу, как нужно меня массировать, и обращаюсь с ними, как с извозчиками. Вдруг ни с того ни с сего обдадут тебя кипятком, а то холодной водой, и ничего сделать нельзя, чтобы избежать этих сюрпризов, так как так мило устроены души. Как ни плохо у нас на Кавказе, но думаю, что не хуже, чем здесь, так как хуже трудно и придумать. За массажем тут нет никакого присмотра, ни одного доктора, ни одного надсмотрщика, и прислуга распущена ужасно. Одно хорошо, что, сидя здесь, начинаешь больше ценить свое, а потому на будущий год, если потребуется, еду на Кавказ.

Благодаря моему собственному лечению, вероятно, польза есть. Чувствую себя хорошо и не очень утомляюсь, хотя немного худею, но это неизбежно. Очень будет жаль, если не удастся побывать у моря. Что я здесь делаю? Ничего. В театрах не бываю совсем, потому что не нам у французов, а им у нас следовало бы поучиться. Все одно и то же. Рутина и рутина. С тех пор как я понял эту красивую французскую рутину, я потерял возможность бывать в театре. Недавно я выиграл спор с одной здешней француженкой. Я взялся предсказать по первым двум актам неизвестной мне пьесы все последующие и, конечно, угадал. Это так легко. Она была поражена моим знанием французской литературы. При чем тут литература? Просто скучная рутина. Ну, прощай, милая мамочка, береги себя, крепко тебя целую, а также и Володю, Нюшу, Маню, всех племянников и племянниц.

Была ли Нюша у Калужского, или он у нее?2

Лидии Егоровне, Елизавете Ивановне, няне, Анне Ильдефонсовне с Павлом поклоны, Егору также.

Твой Костя

74*. Е. В. Алексеевой

Вторник 1 августа н. стиля

20 июля 1899

Виши

Дорогая маманя,

получил твое милое и интересное письмо и уже раз пять перечитал его, выучив почти наизусть. Мое сообщение с Марусей прервано – потому я не получаю никаких писем. Из Андреевки я имею одно письмо, писанное в день приезда Маруси. Ты поймешь теперь, с какой жадностью я накинулся на твое милое и интересное письмо. Спасибо за поздравление с Кирюлькой1, спасибо за память и за письмо, тем более что оно писано днем. Хотя ты хитрая, и меня берет сомнение – может быть, ты для моих только писем уделяешь день, перенося всю остальную корреспонденцию на ночь. Это было бы нечестно, так как это подтасовка. Если это так, то, как я ни дорожу твоими письмами, но не благодарю тебя за них.