— Очень просто, мы их травили, — ответил Вебстер.

Дженкинс ахнул.

— Травили?!

— Ну да, — сказал Вебстер. — Это очень просто. Мы приманивали муравьев на сироп, сладкий сироп. А в сироп был добавлен яд, смертельный яд для муравьев. Но яд добавляли в меру, чтобы не сразу убивал. Он действовал медленно, понимаешь, так что они успевали его донести до муравейника. Таким способом мы убивали сразу много муравьев, а не двух или трех.

В голове Вебстера жужжала тишина… ни мыслей, ни слов.

— Дженкинс, — окликнул он. — Дженкинс, ты…

— Да, Джон Вебстер, я здесь.

— Это все, что тебе надо?

— Да, это все, что мне надо.

— Мне можно снова уснуть?

— Да, Джон Вебстер. Можете снова уснуть.

Стоя на холме, Дженкинс ощутил летящее над краем первое суровое дыхание зимы. Склон спадал к реке черными и серыми штрихами, торчали скелеты оголившихся деревьев.

На северо-востоке возвышался призрачный силуэт, зловещее предзнаменование, нареченное Зданием. Неуклонно растущее порождение муравьиного мозга, и никто, кроме муравьев, даже представить себе не может, для чего и зачем оно строится.

Но с муравьями можно бороться, есть способ.

Человеческий способ.

Способ, про который Джон Вебстер рассказал ему, проспав десять тысяч лет. Простой и надежный способ, жестокий, но действенный способ. Взять сиропа, сладкого сиропа, чтобы пришелся по вкусу муравьям, и добавить в него яду… Такого яду, чтобы не сразу подействовал.

Простой способ — яд, сказал себе Дженкинс. Простейший способ.

Да только тут нужна химия, а химия псам неизвестна.

Да только тут нужно убивать, а убийства прекращены.

Даже блох не убивают, а блохи отчаянно донимают псов. Даже муравьев… и муравьи грозят отнять у зверей их родной мир.

Уже пять тысяч лет, если не больше, как не было убийства. Сама мысль об убийстве искоренена из сознания тварей.

И так- то оно лучше, сказал себе Дженкинс. Лучше потерять этот мир, чем снова убивать.

Он медленно повернулся и пошел вниз по склону.

Хомер огорчится.

Страшно огорчится, когда услышит, что вебстеры не знали способа бороться с муравьями…

Клиффорд Саймак — один из наиболее часто переводимых у нас американских фантастов. Сын крестьянина, эмигрировавшего в Америку из-под Праги, К.Саймак родился в 1904 году в штате Висконсин, где происходит действие многих его произведений. Там же он закончил университет и стал профессиональным газетчиком. Как фантаст К.Саймак дебютировал в 1931 году, и теперь он заслуженный старейшина цеха американских фантастов. Три его романа (не считая многих рассказов) уже были изданы в русском переводе — «Все живое» (М., 1968), «Почти как люди» (М., 1970), «Заповедник гоблинов» (М., 1972).

«Город» написан много раньше упомянутых романов, он был начат в 1944 году, а вышел отдельным изданием в 1952-м. Другими словами, первые сказания романа создавались еще во время второй мировой войны а последние — во время войны в Корее. В этот промежуток уложились и радость от победы над гитлеровским фашизмом, и ужас Хиросимы, и самые острые пики «холодной войны», и черная тень маккартизма над Америкой. И если непосредственно эти события не отразились в книге, то они дают прямой ответ на вопрос: почему так двойственны настроения, которыми пронизан «Город». С одной стороны, мир его героев наполнен творческими свершениями, гуманистическими идеалами, с другой — на всем произведении лежит отпечаток горечи. Восемь сказаний, объединенных общим названием, — это пришедшие из тьмы веков обрывки легенд, повествующих о победах и поражениях человека. Но самого человека уже нет на Земле, и лишь ученые Псы ведут текстологическую работу над священными апокрифами, комично дискутируя на тему: а существовал ли человек вообще или это просто миф, сложенный их необразованными предками…

Каждая ступень научно-технического прогресса сопровождается появлением множества футурологических концепций — оптимистических и пессимистических, технократических и технофобных и прочих, сама многочисленность которых уже служит лучшим доказательством их несостоятельности; лишь марксистская социология, вооруженная научным подходом к действительности, способна дать обоснованные прогнозы на будущее.

Область футурологии стала одним из заметных идеологических плацдармов в современном мире. И тут самое время вспомнить, что существует своеобразная область футурологии, которая называется… научная фантастика. Собственно говоря, фантастка занималась футурологией тогда, когда такого слова еще и не слыхивали. Известный американский литератор и ученый Айзек Азимов так и пишет: «Первыми футурологами были писатели-фантасты, первой футурологией была научная фантастика, и писатели этого жанра не забыли своего первородства. Трудно найти футуролога, который не увлекался бы научной фантастикой. Это, конечно, неизбежно. Человек, не интересующийся будущим и считающий научно-фантастическую литературу вздором, неизбежно придет к атрофии воображения и никогда не сможет увидеть, что же ждет его впереди».

Не следует, конечно, понимать этого сопоставления упрощенно: футурология фантастической книжки и футурология научного трактата не одно и то же. Фантастика дает художественные, обобщенные образы будущего, и Требования, с которыми нужно к ним подходить, совершенно иные. Конечно, известно много случаев, когда отдельные фантасты проницательно угадывали будущие открытия, чаще всего технические, но нельзя видеть в таких предсказаниях чуть ли не главный смысл научной фантастики, как это получается у некоторых ее толкователей. Если мы имеем дело с подлинной литературой (а романы К.Саймака, безусловно, к ней относятся), то мы должны и подходить с мерками литературы. Если бы мы сочли, что автор в самом деле думает об истории ближайших тысячелетий как об истории постепенного угасания человеческого рода, то его концепции не выдержали бы никакой серьезной критики. Однако роман вовсе не вызывает смеха, напротив, он вызывает раздумья, зачастую тревожные, в числе которых кардинальный вопрос, какое оке будущее ожидает человечество, занимает далеко не последнее место.