– Не думаешь ли ты, госпожа, что тебя позвал тот, с кем ты можешь и должна говорить?

– Я… – Гейджи уставилась на Слезу, как на нечто странное, внезапно обнаружившееся у нее на шее. – Но ведь я никогда… Я не могу…

Теперь палец Сигеноу указывал на нее. Пловец сказал наставительно:

– Этот камень не может принадлежать тому, кто «не может». Если он у тебя, значит, это твоя судьба, и никуда тебе от такой судьбы не деться. А Он…

Сигеноу огляделся. Тонкие ноздри его затрепетали.

– Он здесь. Я почувствовал Его, едва ступил на этот остров. Лишь благодаря Его милости мы все еще живы. Но не знаю, сможет ли кто-нибудь из нас покинуть этот берег. Кроме тебя, Говорящая.

Сигеноу поднялся, чуть коснулся ее плеча.

– Тебе ничего не грозит, но не завидую твоей доле.

Неожиданно низко поклонился – смешавшаяся Гейджи ответила торопливым кивком – и побрел по песку прочь, к поджидавшей его лодке.

Гейджи нерешительно стояла на берегу. Было новолуние, и свет разведенного у хижин костра, казалось, делал ночь еще темнее. Звуки негромких голосов далеко разносились по берегу, а навстречу им вкрадчиво шуршало море.

Шептало.

Звало.

Она переступила с ноги на ногу. Снова оглянулась. Все привыкли, что она держится особняком, и Гейджи давно уже не ощущала, что за ней непрерывно следят, – и правда, куда она могла деться с острова?

Сейчас за ней наблюдало само море. Ночное, почти неразличимое в темноте море ждало. Ждал некто в глубине…

Кто он, она не узнает, пока… Гейджи обнаружила, что стоит уже по колено в воде, и море ласково увлекает ее за собой, подталкивает прочь от берега.

Гейджи глубоко вздохнула, шагнула вперед и почти без всплеска ушла под воду.

…Рука Сигеноу осторожно коснулась плеча Саймона. Тот оглянулся на него и снова посмотрел на опустевший берег.

– Не беспокойся, господин. С ней ничего не случится.

Рот торговца скривился в усмешке.

– Знаю. Наша Говорящая заговорит любую акулу или гремучую медузу, если та поимеет несчастье оказаться у нее на пути. И еще она умеет дышать под водой. Только какого дьявола она лезет в море в безлунную ночь? Что она там видит? Что ищет?

– Не беспокойся, – вновь повторил Сигеноу. – За ней присматривают. Ей ничего не грозит. Не ей.

Она заставила себя не отступить, хотя он все поднимался и поднимался из глубины водоема, и с испугу казалось, что он займет собою весь грот. Гейджи вбирала жадным взглядом его клиновидную голову, длинную шею с сияющим гребнем, перепончатые лапы, которыми он оперся о камень спуска. Дракон повел головой, отыскивая ее взглядом, и спина его, покрытая чешуями-пластинами, попав под луч солнца, заиграла ослепляющим светом – словно огромное зеркало разбросало по стенам и потолку грота хоровод разноцветных бликов. Наконец глаза Дракона нашли ее…

Больше всего Гейджи хотелось броситься на колени (тем более, что они дрожали). Остановил некий инстинкт, подсказавший, что Дракон просто не поймет этого чисто человеческого выражения почтения и благоговения. И еще гордость – ведь он пришел по ее зову.

Золотые глаза – таких она не встречала у морских, да и земных обитателей тоже. И он был…

– Спасибо, – сказал Дракон, окидывая себя чисто человеческим взглядом, – так получившая комплимент женщина прихорашивается инстинктивно.

– Спасибо – за что? – не удержалась Гейджи. Голос ее прозвучал не громче шелеста песка, но он услышал.

– Ты сказала, я прекрасен. Мне не говорили подобного.

– Я не говорила… я подумала…

– А есть разница?

Он склонил голову, разглядывая Гейджи то одним, то другим глазом.

– Не скажу того же о тебе.

Гейджи моргнула. Тон его был так учтив, что она не сразу поняла, как неучтиво его замечание.

– Как ты там помещаешься? – с интересом спросил он.

– Где?

– Внутри этой маленькой оболочки. Тебе там не тесно? Не хочешь выйти наружу?

– Я…

– Так ты забыла! – удовлетворенно сказал он. Протянул шею, и его голова оказалась совсем рядом с Гейджи. В этот момент она оценила истинные размеры грота – он был просто огромным, раз в него вместился такой гигант. Голова Дракона оказалась размером с нее саму целиком. Мало сознавая, что делает, Гейджи протянула руку и коснулась его. Он был холоден, влажен и гладок, как отполированный волнами камень.