Но как приступить к этому делу и действовать? Вот мои мысли. Они будут, сколько мне кажется, также совершенно согласны [а. будут, я думаю, согласны б. будут совершенно и без] с мнениями отца. Ваше воспитан<ье> не должно вовсе походить на обыкновенное гувернерск<ое> воспитанье. Оно должно быть проще, как можно проще нужно взяться с детства. Вы должны следить за его движениями и более за его движеньями сердечными, но так, чтобы он сам почти этого не мог заметить, <сообщать> всё [всё больше] в разговорах, а не в книгах и в каких-нибудь черствых поученьях. Вы должны сделать так, чтобы он искал бы с вами разговоров, — разговоры ваши будут увлекательны и поучительны, это я знаю, и достаточны совершенно возрасту, потому что, я знаю вас, <вы> не заговорите тоном выше, чем надобно <?>.

Жизнь, живая жизнь должна [Далее было: задеть <?>] составить ваше ученье, а не мертвая наука. Прежде всего то, что поближе окружает, должно быть доступно. В продолжение некоторого времени испытывая его в душе и пробуждая разговорами вашими все способности душевные, вы должны нечувствительно заметить, к чему преимущественно лежат его наклонности, какой элемент [Далее было: и к какому напра<влению>] и зародыш к чему [какой зародыш] положила ему в душу натура, [В подлиннике: натуру] и тогда обратить на него почти всё внимание. Тогда ваше дело возбудить в нем сильнее и яв<ствен>ней эту наклонность, представить ему вдали в заманчивом проспекте науку [представить ему эту науку всю в такой] и ее предмет таким образом, чтобы возбудилось в нем только любопытство. [Далее было: а. А там уже б. Это уже достаточно для того, чтобы передать] А там уже он может погрузить<ся> со своим профессором [учителем] в эту науку. Но без этого увлекательного проспекта, который может внушить один только светский, практический человек, начало самой любимой науки покажется ему черствым. [Далее было: И потом, не упуская из виду, вы показывайте ему соприкосновение к жизни. ]

Но прежде чем узнать это направление преимущественно к чему-нибудь одному, вы испытывайте его во всех родах, наводите и долее <на> [старайтесь заводить] разговоры об всех предметах. Ибо помните, что только вы можете сделать это. [Далее было: потому что] Профессор, занятый односторонностью своего предмета, никогда не в силах открыть настоящей наклонности отрока. [ребенка] Это дело светского, опытного человека, равно обнимающего [владе<ющего>] вниманием всё. Вы знакомы с лучшими произведеньями искусства, [Вместо этого начато: Будучи знакомы в Москве со многими] с художниками и артистами и потому водите как можно поболее в мастерские и вводите его в таинства искусств и наук. Это много облагораживает душевные движения. Наконец вы можете ему внушить эту очаровательную простоту [Вы можете дать ему наконец ту непринужденность] в обращении, [Далее было: которую необходимо] эту доступность и ровность со всеми при отличительном [при внутренней] умении ценить достоинства каждого, что должен иметь всякий просвещенный человек, а тем более тот, которого круг действия обширней других и [Далее было: от] который оттого неминуемо должен чаще соприкасаться с людьми. Вот те качества [дост<оинства>] воспитателя, которые на вашей стороне. Недостатки ваши, по моему мнению, разве могут <быть> только [Недостатки на вашей стороне] лень и неподвижность, одолевающие всякого русского человека, и трудность [Переправлено на: в трудности] подняться на дело. Но в той же силе русской природы есть способность, поднявшись на что-нибудь, совершить его так, как никто другой не в силах его совершить. [Далее было: Сидень] Русский сидень больше делает дел, чем хлопотун. [чем тот, который] При том же сообразите, <что> [И потому] бездейственность ваша не есть ваш характер, она есть следствие неиме<ни>я средств употребить свои силы. [а следствие [невозможности] необретения употребить ваши силы] Подумайте об этом строго и прежде разберите.

О существенной важности воспитанья уже не говорю ничего. Вы слишком глубоко чувствуете в душе необходимость высоких христианских добродетелей, и бог поможет вам передать не личину и маску ханжества, под которыми является религия, но глубокую внутреннюю силу, водружающую в наше сердце якорь и дающую ничем несокрушимый характер человеку.

Итак, обдумайте строго это предложен<ие>. Вопросите себя в глубине души, способны ли вы исполнить. [Далее было: Но помните только, что внушено вам божье <дело?>. И то] Но во всяком случае не решайтесь приняться вдруг за такой божий подвиг. [И во всяком случае помните, что жизнь ваша должна] Это трудно, потому что нужно пожертвовать <всем>, нужно посвятить себя всего служенью и совершенно умереть для [себя]. Но в этом-то и есть красо<та> подвига. Вы должны, во всех отношеньях пересмотревши <свою> жизнь, избрать поприще. Рассмотрите жизнь и всё множество крушений, которые удалось пережить вам. И что <ж>, всё это без цели? Ничто не посылается богом без цели. Бедствия, [Несчастия] несчастия, [Далее начато: всё это дано] сама эта твердость душевная, приобретенная вами, всё это дано для того, чтобы употребили ее в дело. Теперь предстоит вам это дело, вы должны передать <ее> другому. Вы вытерпели ниспосланные несчастия, вы не роптали, вы находили возможность еще протянуть руку помощи другому, когда сами <страдали> под горькой нужд<ой>, но еще никакого подвига не наложили сами на себя доселе, никакого дела, никакого христианского пожертвова<ния>, свидетельства вашей любви к ближнему, — дела, без чего ничтожна наша вера, которое налагается тем пожертвованием, которое считаем необходимым отдать добровольно и в котором [в чем] много сладости.

И если вы предпримете этот подвиг как подвиг, назначенный богом, потому что бог дает чудные силы всему, что предпринимается в честь его, и сами вы не так взглянете на этот подвиг, не откажетесь от него, [Далее было: прежде <?>] ибо этот подвиг немаловажен.

Насчет условий я ничего вам не скажу. Это дело последнее. Скажу вам только: Бенардаки слишком хорошо знает, что значит воспитание сына, что вы и дети ваши будут обеспечены и что он лучше всякого другого почувствует, чем и как вознаградить вас.

Итак, я ожидаю вашего ответа. Не говорю ничего более<?>, пото<му> что вы слишком благородны, чтобы решиться взяться за такое дело не для самого дела, а для выгоды, [Сверху приписано: который может] и я знаю, что как ни жестоки ваши обстоятельства, как ни доведет <вас> до последней крайности ваше положение, но вы [будете] иметь <мужество> отказаться. Итак, [Далее было: откровенно] рассмыслите, сообразите и откровенно, как всегда привыкли вы действовать, дайте ваш ответ. [Далее было: а. ваш подвиг труден, но [за то] душевное рвение много значит, и предпринятое трудное обратится в легкое б. Ваш подвиг труден, но ведь и великое и трудное обращается не толь<ко> в нетрудное, но делается легко] Я только вам скажу, что всё, предпринятое с душевным рвеньем, подкрепляется высшею силою и [и самое трудное] обращается в легкое, и в труде уже обретается высшее наслаждение. Ответ ваш вместе с письмом я пошлю [пошлю я вместе] прямо к Бенардаки. Но это не должно вас ни в чем остановить. Вы должны действовать совершенно чистосердечно. Грех был бы со стороны вашей, если бы в этом деле не поступили вы откровенно. Я вас уведомлю об ответе, [обо все<м>] который получу, от Бенардаки, [В подлиннике описка: от вас] но каково <бы> ни было решен<ие>, [В случае ре<шения>] я бы хотел во всяком случае, чтобы вы узнали друг <друга>. Я не смею вам советовать ехать в Петербург, зная, что по расстроенному состоянию вашему всякая незначительная издержка тяжела, [потому что не зная в возможности ли вы предпринять эту поездку] но я бы хотел очень, чтобы вы потом <познакомились>. Будьте просты [Далее было: как только можно] и нараспашку, как вы всегда. Бенардаки тоже [Я просил Бенардаки так<же>] мне обещал [дал слово] действовать просто, я даже просил [его] в случае какой-нибудь невозможности сказать вам просто слово: нет, без всяких даже объяснений, потому что твердо уверен, что если он скажет это слово, то верно вследствие слишком законных причин, и вы сами поймете, что это благороднее всего. Вот всё. Душевно обнимаю вас. Размыслитесь, помолитесь и бог вразумит вас.

Но еще вам повторяю: только тогда вполне возможен будет ваш подвиг и будет легок и отраден, как вы примете его как подвиг для бога. Если бы даже вы исполнили хорошо самое дело, и отец будет вполне доволен, то это ничего не значит. Нужно, чтобы вы сами были довольны, чтобы верили во глубине души вашей в это. От другого я бы не требовал этого, но от вас требую и молю бога именем святой <его> власти, именем вашей [ваших] природы и ваших благородных душевных движений, которые, я знаю, вы не захотите ни в каком случае унизить.

Черновая редакция

Пишу к тебе под влиянием самого живого о тебе воспоминанья. Во-первых, я был в Мюнхене и вспомнил твое пребыванье там, барона Моля, нашу [и нашу] переписку и серебряные облатки, смутившие<?> невозмущаемое спокойств<ие> города [приводившие в изумление город] Дахау. Во-вторых, в Гастейне я нашел [перечел] у Языкова Москвитянин за прошлый год и перечел с жадностью все твои рецензии. [критики] Все они до самой последней и незначительной имеют сильную значительность. Много глубокого эстетического чувства и везде какая ясная определенность. И везде нерушимо соединились [и везде соединены] с ними могущество, сила и красота языка. Какое твердое знание дела! И это доставило мне много наслаждения и между тем породило сильную просьбу. Нет, будет грех на душе твоей, если ты не напишешь [Нет, ты должен непременно написать] разбора Мертвых душ. Кроме тебя никто другой не может даже. Тут есть над чем потрудиться глубокому критику, тут двойственное ему поприще: и разобрать значение прежде ее несовершенств [таких ее несовершенств] и достоинств [совершенств] вследствие твоего собственного душевного мерила критика, и разобрать ее в отношении к впечатлению, произведенному [В подлиннике: произведенного] на массу и собратьев [на других, обоюдное, приятное] и причины <его> (я думаю, что впечатление вначале должно быть более неблагоприятное). Притом [Далее было: эта кр<итика>] здесь более, нежели где-либо, предстоит тебе полная свобода, ибо узы нашей дружбы таковы, что можем друг другу прямо в глаза объявить смело даже недостатки, не опасаясь затронуть какой-либо щекотливой струны самого себя. Во имя нашей дружбы, во имя правды, святейшей вещи в мире, и во имя твоего душевного верного чувства я прошу тебя быть как можно строже. Чем более отыщешь во мне и выскажешь мне мои недостатки, тем больше будет твоя услуга. Бог наградил меня способностью [даром] видеть самому свои недостатки, но я не могу видеть их все вдруг. Мои глаза сначала полуотверсты и становятся отверсты вполне, когда укажут другие. Так рожден человек. Он требует в жизни помощи своих брать<ев>. [Последние две фразы приписаны сбоку письма. ]