— Значит, на ногах целый день? — сев в кресло, спросила Безьянна.

— Половину, — ответила из-под одеяла Шимпанзун. Она так и не посмотрела на часы.

— А сейчас они отнялись, ненадолго?

— Да, отвалились, на чуть-чуть.

Безьянна немного помолчала, не соглашаясь с тишиной и не своим утренним сном, и пассивным удобством кресла.

— Проснись, Шимпанзун! Так не честно, у тебя гости.

— Так это гости так громко шумят? — все еще из-под одеяла, но уже более-менее четко проговорила Шимпанзун.

— Нет, это кто-то громко храпит!

— Кто?

— Ты.

— Сопит, — Шимпанзун высунулась на белый свет. — Кстати, обезьяннам это очень нравится, успокаивает их расшатанные нервы, убаюкивает.

— Я не обезьянн, тебе не повезло. А что, у тебя кто-то появился? Я не знаю ничего.

— Никого и ничего. Интересного.

— Что же ты валяешься в постели до обеда? Поднимайся!

— Какая же ты все-таки шумная, и вредная.

— А ты жестокая.

— Я?! Почему?

— Хочешь лишить меня главного обезьяннского счастья.

— Какого?

— Самого главного. Мы же с тобой в поход собрались, по магазинам, по спортивным. Забыла?

— Мамкинг! — со стоном вырвалось у Шимпанзун.

— Очнулась, наконец.

— Что же ты мне про счастье сразу не сказала? Подруга называется.

— А здесь снега больше, — озвучил увиденное Примат.

— В городе пукают чаще, а у нас по два с половиной колеса на брата, — ответил на его сомнение Абызн, на слове "колеса" выразительно взглянув на Мичурина. — Или больше, кислота?

— Немного больше, — арифметично и одновременно тактично возразил механик-водитель, — но отъехать можно.

Двигатель заглушен, и тишина сопочных пространств давит на мозги, а рваный снежный ритм на глаза. Они проехали около километра по лесной дороге, больше похожей на выпукло-вогнутое дно недавно обмелевшей речки, и остановились над "полигоном" — пустой ухабистой поляной, и теперь решают, катнуть им, или все-таки нет — даже здесь грязноватый снег и набухшие влагой склоны чреваты осложнениями. А за осложнения в ответе Абызн.

— Боишься завязнуть?

— Мне его мыть потом — сутки.

— Катнем, — помолчав и послушав тишину, решил Абызн, — должна же быть хоть какая-то справедливость на этом свете?

— Смотри, как дорого.

— Ничего не дорого. А тебе что, больше нравится тюркебабское барахло?

Они уже пробежались по рынкам и теперь зашли в дорогой гевронский магазин. Спортивный отдел, и есть то, что нужно, вот только нужное дороговато для русбандского кошелька. Но выглядит уж очень красиво, а на ощупь даже нежно. Целый отдел, а мамкинг не лыжи и, в общем-то, можно попробовать.

— Желаете у нас что-нибудь приобрести? — вежливо и одновременно настырно нарисовался рафинированный продавец. Продавец-консультант — так написано на приклеенной к нему бирке, а его коллега с удовольствием примиряет кроссовки молоденькой обезьянне, не забывая при этом улыбаться мамаше — деньги-то у нее.

— Лучше спросите, что мы можем себе позволить, — попробовала надкусить иностранно упакованный, но все равно отечественный рафинад Безьянна.

— Смотря для чего. Скажите, что вы задумали, и я подскажу.

— У нас сегодня мамкинг, — призналась Шимпанзун, — первое занятие.

— Понятно, — улыбнулся псевдогевронской улыбкой нездешне подслащеный обезьянн. — Я думаю, для мамкинга позволить можно много чего. Прошу! И знайте, что покупка в нашем магазине, — заучено затараторил он, — это верное лекарство против лени и главный шаг на пути к отличной фигуре. Вы просто не сможете не заниматься спортом, после того, как заплатите. Вы меня понимаете? Это дополнительная страховка, подумайте об этом.

— Я уже подумала, — согласилась с ним Безьянна, — а для нее, пожалуйста, — кивнула она на Шимпанзун, — подороже.

— Красоту и дрисрисская фуфайка не испортит, — заулыбался рафинад, — но спортом все же лучше заниматься в удобных и качественных вещах.

— Приятнее, — снова поддакнула Безьянна, и снова со значением посмотрела на сомневающуюся подругу.

— А у вас в магазине именно такие вещи? — сознавая глупость, сиротливо уточнила Шимпанзун.

— Лучшие фирмы Гевронии! Они все там на спорте помешаны, — все и сразу объяснил продавец.