Шрифт:
Каждый вечер Саляхаттин-бей говорил:
– Слушайте, дети, а не пора ли вам укладываться спать?
Тогда они поднимались к себе. Им казалось неприличным уходить к себе сразу после ужина, не дождавшись позволения отца.
Муаззез тихонько прислонила голову к подоконнику и задремала.
Проснулась она от шума. Протерев глаза, осмотрелась. Глаза ее округлились.
– Отец!
– в ужасе крикнула она. Саляхаттин-бей стоял на постели. Левой рукой он держался за стену, правая его рука лежала на груди. Глаза выкатились из орбит. Юсуф придерживал отца под мышками, пытаясь напоить его водой.
Лампа висела за спиной Саляхаттина-бея, и лицо его трудно было разглядеть. Только блестели зубы, когда он раскрывал рот, пытаясь вдохнуть воздух.
Муаззез соскочила на пол:
– Юсуф, что случилось!.. Папочка!.. Что с тобой?
– умоляющим голосом проговорила она.
Саляхаттин-бей повернул голову и взглянул на дочь. Страшная мука исказила его лицо. Он не в силах был говорить и, как ребенок, который не может объяснить что с ним, беспомощно дернулся к дочери. Из его глаз, как будто цеплявшихся за людей и окружающие предметы, на побледневшие щеки скатилось несколько слезинок.
Муаззез бросилась к отцу на шею…
Юсуф расцепил ее руки. Саляхаттину-бею становилось все труднее дышать, стоны все чаще вырывались из его груди.
Муаззез в слезах обернулась к мужу:
– Юсуф! Позови маму. Она знает, что делать, когда у отца бывают приступы!
Саляхаттин-бей покачал головой, как бы говоря: «Бесполезно». Потом со страшным усилием, задыхаясь, добавил:
– Не надо!.. На этот раз мне совсем плохо… Позовите врача…
Юсуф вскочил. Подойдя к двери, он обернулся:
– Муаззез. Ты ведь не растеряешься? Если отец что-нибудь попросит, быстро подай.
Когда Юсуф в прихожей натягивал куртку, Муаззез вдруг закричала:
– Папочка!.. Юсуф, сюда!
Юсуф вбежал в комнату. Саляхаттин-бей упал на колени. Он по-прежнему держался рукой за стену, а другой делал знаки Юсуфу, чтобы тот уходил.
Юсуф обернулся. И опять услышал голос отца. Еще раз взмахнув рукой, он проговорил:
– Скорее!
Юсуф быстро надел башмаки, выскочил на улицу и побежал к городскому врачу.
Муаззез, плача, поддерживала отца за плечи. Услышав, как хлопнула дверь, она поспешно обернулась и крикнула:
– Юсуф! Юсуф! Зайди за мамой! Пришли маму!
Но, услышав торопливо удаляющиеся шаги, проговорила:
– Ох, горе!.. Не слыхал!
Саляхаттин-бей снова застонал. К его лицу приливала кровь и тотчас же отливала, когда кончался очередной приступ. Муаззез протянула ему чашку с водой, которую оставил Юсуф, но отец оттолкнул ее.
– Скорее… принеси… эфир!
Муаззез вскочила. Когда она подошла к двери, то услышала, как он глухо простонал:
– Дети мои!
Оглянувшись, она увидела, что он лежит ничком на постели, хотела было вернуться, но отец приподнял голову, и глаза его говорили: «Нет!»
Муаззез, не зная, что делать, секунду постояла на пороге. Смотревшие на нее глаза отца говорили: «Ступай!», но в то же время неудержимо притягивали ее, не давали отойти.
– Неси… скорее!
– бессильным голосом прохрипел С аляхаттин-бей.
И тогда Муаззез как сумасшедшая взлетела наверх. Открыла стенной шкаф в спальне родителей. Она знала эту белую бутылочку с зеленой этикеткой. Схватив ее дрожащими пальцами, понеслась вниз. Деревянные ступени скрипели и шатались под ногами, прикасавшимися к ним всего лишь на мгновение.
Спустившись вниз и подбежав к двери комнаты, она вскрикнула. Отец, вытянувшись, лежал у самого порога. Руки его были протянуты вперед, словно он хотел обнять того, кто вот-вот сюда войдет.
Муаззез принялась его трясти.
– Папочка… Папочка… Посмотри на меня. Папочка, посмотри, я принесла эфир!
Она приподняла его голову и, вытащив пробку зубами, поднесла к его носу бутылку.
Тут она почувствовала, что руки у нее мокрые. Она замерла и, пораженная, посмотрела отцу в лицо: из полуоткрытых глаз Саляхаттина-бея по щекам катились горячие слезы и, не успев остынуть, капали на руки дочери.
Вскоре Юсуф привел врача. Они перенесли Саляхаттина-бея на постель. Врач послушал его сердце, приоткрыл веки, посмотрел, потом снова закрыл их кончиком указательного пальца. С печальным видом он покачал головой и произнес:
– Да продлит Аллах дни остающихся в живых!
VI
На следующее утро перед домом каймакама было настоящее столпотворение. Население Эдремита собралось, чтобы отдать последний долг и выразить искреннее участие человеку, который около десяти лет управлял их городом и почти не нажил себе врагов. До самой мечети на площади Байрамйери люди сидели вдоль стен. Народ безотчетно чувствовал, что вместе с этим человеком уходит в прошлое и покой Эдремита. В этом городке, оторванном от всей страны, жил каймакам, поглощенный его делами. С его уходом этот городок остался беззащитным под колесами времени, которое катило все быстрее и быстрее.